Сопротивление материалов и неидиоматическая интерференция травм

Джозефа Макэлроя окружает аура бескомпромиссно сложного автора — и это уже навсегда. Такая слава появилась не без веских на то оснований, но во многих своих романах писатель находит и методично выстраивает это самое сложное на довольно простых и часто даже камерных сюжетах, которые в обработке иных писателей могли бы вполне существовать в поле обсуждаемой, читаемой и продаваемой литературы. Такой подход отсекает многих потенциальных читателей от его творчества, ведь многим любителям постмодернистского веселья его книги могут показаться скучными и местами (даже для них) неоправданно переусложненными, а всем остальным — совершенно непролазными, хотя массовый читатель вполне вероятно никогда и не узнает о существовании такого автора. В позднем романе «Актриса в доме» эта черта макэлроевской прозы особенно заметна, и в нем читателю предлагается понаблюдать за исполнением впечатляющего потокосознательного слалома меж вполне понятных и знакомых смысловых узелков: отношения, условность социальных ролей, проблемы в браке, травматичный опыт, война во Вьетнаме.

Комплексность романа постепенно нарастает по спирали из очень простой ситуации — встречи и последующего сближения мужчины и женщины, адвоката и вдовца средних лет Уильяма Дейли с молодой театральной актрисой Беккой Ланг. Их знакомство в начальной главе романа «Первая ночь» показано поэтапно, в разрезе разных социальных взаимодействий между персонажами. В ней читатель вместе с Дейли-зрителем наблюдает, как Бекка-актриса получает на сцене слишком сильную, настоящую, пощечину. Потом узнает, что до этого Дейли-адвокат получил звонок от Бекки-девушки-в-беде с просьбой помочь с выселением из съемной квартиры. На что Дейли хоть и не согласился, зато приложил усилия по поиску театра, в котором она выступает, и купил билеты на пьесу с Беккой в главной роли. И наконец, после окончания пьесы, Билл Дейли находит в помещении театра Бекку и знакомится с ней лично, что довольно быстро приводит к тому, что актриса буквально оказывается в его доме, и мы начинаем следить за развитием их неловких отношений на протяжении недели, наполненной обоюдоострым ворошением прошлого и внутренних демонов, чему формально посвящены оставшиеся две главы романа с говорящими названиями «Первая неделя» и «Первая любовь», а так же небольшой эпилог, намеками подводящий итог этой встречи, и ее влияния на самих Дейли и Бекку. Важной причиной заинтересованности Дейли в происходящем служит не столько сама девушка, сколько их общий с Дейли знакомый, порекомендовавший ей кандидатуру адвоката — некто Ван Даймон. Эта заинтересованность только возрастает, когда Дейли осознает, что на самом деле речь идет о уже встречавшемся ему на жизненном пути банкире Рули Даймондсе, в свое время тот помогал его жене с созданием танцевальной труппы. Человек многих профессий и квалификаций, Рули — персонаж по большей части фоновый, но именно его инфернальная многогранность и всевплетенность в происходящее плотно скрепляют воедино слои романа, коих тут немало, несмотря на кажущуюся простоту и статичность основной истории.

Повествовательная динамика «Актрисы» напоминает книги Маргериты Дюрас или, например, снятый по ее сценарию фильм Алена Рене «Хиросима, моя любовь» ­— здесь также есть квази-романтическая линейная история, разворачивающаяся в настоящем для романа 1996-ом году, не наполненная почти никаким действием кроме общения и закадрового секса, а основное повествование разворачивается в неуютных вербальных пространствах диалогов, обращенных в прошлое персонажей. Макэлрой умножает формулу Дюрас на два, три, возводит ее в куб — увеличивает количество персонажей, тесно связывает их жизненные пути, и подмешивает в диалоги свой очень характерный прием передачи мыслей, который читатели Макэлроя неизменно пытаются как-то выделить, называя неологизмами вроде потока осознания, предсознания или даже просто потоком мыслей. В этой плотной лавине модернистского письма не всегда просто разобраться, но важны здесь не сами слова и сказанное сложноустроенными предложениями, сколько отдающееся в них разрушительное воздействие импульсов жестокости — abuse, говорит Дейли.

Да, роман во многом об абьюзе, и Джозеф Макэлрой, всегда внимательный к словоупотреблению и смысловым акцентам, так часто напоминает об этом, что даже в самых темных закутках текста, где можно наткнуться, например, на слияние бессознательного двух спящих людей, читателя услужливо озаряют светом понимания спасительные пять букв: a-b-u-s-e. В романе есть и другие сильно выделяющиеся слова, ведь Макэлрой с копирайтерским усердием обильно инкрустирует текст небольшим набором ключей (глагол absorb, существительные material, gift), которые связывают смысловые мотивы романа, но именно слово abuse и его однокоренные вариации постоянно проговаривается вслух и доминирует в речи и мыслях персонажей, а сам писатель выжимает максимум из этого понятия, концентрическими кругами выстраивая повествование вокруг актов деструктивного воздействия на материалы, строительные конструкции, и людей. Такое сочетание не должно удивлять, ведь абьюз для Макэлроя — это не только ментальное воздействие, но и еще абьюз систем, положения: неправильное использование, в буквальном смысле злоупотребление. Конечно, в первую очередь «Актриса в доме» — роман о людях, и у Дейли, и у Бекки, и других персонажей есть ментальные червоточины, в которые мы погружаемся на протяжении всего романа, обнаруживая то инцест (и не один), то исчезновение человека, то соучастие в военном преступлении. Вокруг этих эпизодов выстроено повествование, но они не выпячиваются и не становятся оглушительным событием для читателя, ведь Макэлроя гораздо больше интересует репрезентация реакции своих героев на внешние раздражители, нежели неожиданное очернение чьей-то вымышленной биографии, поэтому на протяжении всей книги писатель целенаправленно рифмует материальные и психологические процессы. Теснее всего эти мотивы сплетаются в противопоставлении Дейли и его брата Вольфа.

У обоих братьев есть что-то вроде дара предчувствования, и речь идет не о паранормальных способностях, а о несколько более приземленном предугадывании событий, исходя из собственного опыта и логики происходящего, либо просто на основании озарения, инсайта. Только если предвидение Дейли работает в плоскости взаимодействия с людьми, то Вольф наделен своеобразным я-так-чувствую инженерным гением. Идеи Вольфа о свойствах материалов и их сопротивлении агрессивному воздействию внешней среды проникают в мысли Дейли, в его речь, и укрепляясь через них в повествовании, становятся важным метафорическим слоем романа, что делает Макэлроя вероятно единственным человеком в истории человечества, сумевшим объединить сопромат, материаловедение, травматический опыт и (забегая вперед) импровизационную музыку в единую и довольно устойчивую смысловую конструкцию. Интерес к достижениям науки и техники в целом свойственен многим послевоенным американским писателям, но в «Актрисе» технические вкрапления используются не сюжетно или тематически, а навязчиво вплетаются в текст по принципу подобия. Постоянное сравнение в романе механического и психологического хорошо видно на примере того, как Вольф и Дейли реагируют на это самое воздействие: оба брата постоянно находятся в процессе поглощения. Макэлрой очень внимательно относится к выбору и повторению важных по смыслу слов, и к глаголу absorb — поглощать и быть поглощенным чем-то, — писатель прибегает регулярно, раскручивая его по всем возможным направлениям словарной статьи. Дейли притягивает к себе и поглощает психологическое напряжение, а Вольф — механическое, раз за разом попадая в травмоопасные инциденты на грани смерти. При этом в «Актрисе» вскользь всплывают механизмы и конструкции, занятые ровно тем же: в театральной постановке с Беккой, за которой наблюдает Дейли, упоминается изобретение машины по поглощению шума, а тот же Вольф сделал себе имя на проектировании гидросооружений, поглощающих не только ударное воздействие воды, но даже землетрясений.

В самом конце романа с подачи Вольфа появляется образ аболона, морского ушка — моллюска с невероятно прочной раковиной, которую благодаря особой внутренней структуре из микроскопических плиток карбоната кальция очень тяжело сломать или повредить. «Актриса в доме» во многом посвящена важности таких прочных, устойчивых структур, которые очень непросто сломать. Самой главной из них становится дом, что в общем-то уже видно из названия романа. Человек-абсорбент, Дейли стремится к покою и устойчивости, но слишком пассивен и ведом, а потому неизменно вовлекается в возню окружающих его людей, которым явно не сидится на месте: будь то авантюрный брат, попадающий по всему миру в неловкие и зачастую опасные для жизни ситуации; умершая жена-танцовщица, пытавшаяся открыть собственную танцевальную компанию и заигрывающая со своим инструктором по плаванию; или Бекка, постоянно убегающая с насиженного места от родителей, брата и театра. Дом Дейли — не его крепость, но символическое защитное сооружение вроде тех дамб, которыми занимается его брат. Значительную часть романа мы наблюдаем как посторонние люди то и дело влезают в его частную жизнь, путем буквального вторжения в дом, что проворачивают и брат Бекки (разумеется, вовлеченный в строительный бизнес), и вездесущий Рули Дайменс, и даже Барри, тот самый не рассчитавший силу удара коллега Бекки. В этом же имеется и отголосок мотива абьюза, который писатель методично разрабатывает на протяжении всей книги. Разумеется, приватность домов у Макэроя подвергается испытанию не только нежелательными людьми, но также и физическими явлениями — в начале романа есть довольно комичный на первый взгляд эпизод, связанный с клиенткой Дейли Лоттой, в чей квартире слабое эхо землетрясения в Коннектикуте разбивает бесценные для нее статуэтки.

Несколько эксцентричная предпринимательница Лотта, торгующая поддельными ювелирными изделиями американских индейцев — довольно любопытный персонаж, раскрываемый автором, как и все в романе, очень не сразу. В начале она предстает перед читателем как слегка безумная женщина, всерьез интересующаяся у Дейли посреди ночи возможностью подать в суд на Коннектикут как эпицентр ударной волны, разбившей дорогие ей вещи. Давний клиент, Лотта тем самым ставит перед Дейли вопрос о балансе профессионального и личного. Ему, как юристу, часто приходится оказываться в подобной ситуации — многие персонажи книги по отношению к Дейли находятся где-то между абсолютными значениями «клиент» и «друг». Постепенно образ Лотты обрастает, как и у других персонажей романа, ворохом личных трагедий, часть из которых отображена, либо же напрямую связана с ее автобиографической книгой. В ней появляется и Дейли, и Рули Дайменс, каждый из них предпочитает реагировать на это по-разному. Трансформация личного в публичное — одна из любимейших тем Макэлроя, очень подробно им проработанная в предшествующем «Актрисе» романе «Письмо, оставленное мне». Писатель вновь уделяет внимание этому процессу, и не только на примере автофикшена Лотты — драматичность появления темных пятен в биографии персонажей, в первую очередь Дейли и Бекки, во многом строится не на самом факте наличия у героев скелетов в шкафу, а на создании ситуации, когда личная трагедия, став историей, проживается вновь. Например, мы узнаем о сомнительных сексуальных отношениях Бекки с ее братом не напрямую, а через разыгрываемую Беккой пьесу, ее собственную one-woman-show, в которой зритель сразу видит отголоски реальных событий. Всепоглощающему Дейли, наоборот, о постыдном прошлом напоминают извне: Рули Дайменс прилюдно рассказывает в качестве забавного анекдота историю о том, как Дейли неудачно пытались ограбить на улице, а о его пассивном соучастии в убийстве военнопленных читатель слышит в первый раз из уст Бекки, узнавшей об этом от своего брата. И лишь в качестве защитной реакции появляется версия событий, рассказываемая самим Дейли. Из такого постепенного обнажения прошлого под воздействием тонко выстроенных внешних импульсов-ассоциаций во многом и состоит действие книги, что очень сильно влияет на то, как этот роман написан. И кажется, что тому жестко упорядоченному хаосу, с которым сталкивается читатель в «Актрисе», сам Макэлрой наше прекрасное сравнение.

Макэлрой делает сильный акцент на любви Дейли к импровизационной музыке и фри-джазу, органично впаивая эту деталь в туго связанные смысловые структуры романа. Тут есть и легендарный голландский перкуссионист Хан Беннинк, весело абьюзящий чьи-то представления о музыке, есть и друг-теперь-уже-клиент барабанщик Сид Нокс, есть и противоречивость любви к музыке без законов у юриста. Даже само пространство джазового клуба для Дейли является чем-то вроде еще одной локальной раковины аболона, в которую он впускает Бекку совсем не так быстро, как в собственный дом. Музыка — важная часть романа, а тексту «Актрисы» свойственна своеобразная музыкальность. В американской традиции использования клише принято слышать в текстах каденции, стаккато и боповые просодии, а потому в качестве хорошего описания того, как устроено повествование в «Актрисе» можно воспользоваться мыслями Дейли о музыке, тем более что роману в целом свойственно заниматься самоописанием и обнаружением подобий в очень неожиданных и удаленных друг от друга сферах:

how did they do it? — so separately jettisoning a succession of milling-around bop­ like flights and halfway volcanic omnidirectional grinding that in self­ defense against this no-man's-land of tonal centers (what the Free guys called them) you could feel oddly closer to the person you were with, barraged, instructed, not hardly borne along because what kind of vehicle was this? Instead intellected out, elasticked in a greater field than Daley could help being drawn toward yet unhappy and ignorant of the jazz sounds, the hopeful eyes, the plainer chords Daley didn't want to miss out on; or you could feel it was marvelously relative and/or pointless and deep going nowhere and wonder what you were doing here, singly or coupled, or curiously combat-ready

Погружение в поток импровизационной музыки — это то, на что действительно похоже чтение «Актрисы в доме», чей текст тоже пронизан всенаправленными пульсациями небольшого набора смысловых центров, хотя возможно самого Макэлроя больше бы согрела метафора расходящихся кругами волн на водной глади, тем более что и прыжкам в воду в самых сокровенных уголках памяти Уильяма Дейли отведено не последнее место. Такие сравнения вовсе не говорят об излишней темноте стиля атвора, вынуждающей в отзывах наощупь прокладывать себе путь метафорами, а лишь свидетельствует об умении Макэлроя художественно воздействовать на читателя. В романе, конечно, хватает мест, где можно почувствовать себя потерянным в плотной стене шума из чужих мыслей и фраз (не зря же самый распространенный совет для тех, кто хочет вникнуть в творчество Макэлроя — перечитывать предложения), но все-таки «Актриса» написана вдумчиво, с полным контролем происходящего, и, вчитываясь, можно заметить, насколько аккуратно писатель выкладывает одну фразу за другой, как он расставляет акценты при помощи курсива и осознанно подходит к выбору слов, насколько элегантно выстраивает композицию романа и наращивает плотность подаваемой читателю информации. Джозеф Макэлрой — писатель процессов, с довольно перформативной манерой письма, и в каждом кусочке текста заметно, как он что-то ощутимо делает прямо сейчас, в этот отдельно взятый момент читательского времени, поэтому тематическое обращение к импровизационной музыке, театру, современному танцу в романе выглядят так же уместно, как и к материаловедению.

В книжных планограммах Макэлрой неизменно будет стоять на полке постмодернистов, рядом с Томасом Пинчоном, Доном Делилло, а из чуть более молодых авторов — Ричардом Пауэрсом. Даже в русскоязычное пространство он вошел не иначе как потерянный постмодернист (хотя надо заметить, что за последние несколько лет писатель немного обрел себя в мире издательского и читательского интереса), но если ввязываться в терминологическую трясину, гораздо удачнее было бы назвать Макэлроя последним из настоящих, истинных модернистов, все еще ставящего себе художественные задачи репрезентации сложных процессов окружающей действительности и успешно решающего их в письме. Пока большинство современных писателей предпочитает лениво скользить по лыжне, некогда прокатанной Самюэлем Беккетом и Томасом Бернхардом, Джозеф Макэлрой разрабатывает художественные возможности так называемого «потока сознания» до недоступной остальным глубины. В этом отчасти и заключается та самая сложность Макэлроя — комплексность его книг не решается обращением к Википедии и онлайн-переводчику, а его писательские приемы не успели раствориться в общем теле литературы, хотя это один из тех редких авторов, у которых есть чему поучиться. Макэлрой — по-хорошему экспериментальный автор (и конечно в его случае научные коннотации отвергать не стоит), в чем-то даже автор рискующий. И в первую очередь размером своей аудитории.

Если взять за скобки роман «Женщины и мужчины», то про каждую книгу Макэлроя можно услышать, как то, что она является прекрасным и легким способом познакомится с автором, так и то, что потенциально вас ожидает самый сложный роман в жизни, не влезай — убьет. «Актриса в доме» — не исключение, и раздвоение мнений можно заметить и в более серьезных, критических отзывах: например в electronic book review, где в свое время была опубликована целая серия интересных статей, посвященных писателю, считают этот роман хорошей точкой входа1 для новичков. В то же время уважаемый издательством Kongress W Дэниел Грин находит «Актрису» не только «сложной», но и «реально очень скучной»2. Последний неизменно пишет о Джозефе Макэлрое (а заодно и о сложившемся вокруг писателя дискурсе) с заметным раздражением, по всей видимости искренне сожалея, что ему как эксперту в постмодернистской литературе приходится раз в декаду соприкасаться с текстами этого писателя. И хотя статьи Грина местами уходят во внутривидовую борьбу с другими критиками, его мнение о Макэлрое любопытно: во-первых, это хороший пример того, как очевидно шарящий в сложной-экспериментальной-и-т-д литературе человек может ничего в макэлроевских романах для себя и не нашаривать. Во-вторых, в своих рецензиях он высказывает довольно любопытную мысль о том, что стиль Джозефа Макэлроя представляет из себя всего лишь крайне радикальную версию психологического реализма3, излишне усложняющую то, чему усложнение и не требуется. И хотя лично мне чтение «Актрисы» показалось дольно интересным процессом, а сам роман — красиво устроенным художественным произведением, с этой мыслью Дэниела Грина трудно не согласиться. Действительно, простой «психологическо-реалистический» базис в «Актрисе в доме» доводится до почти бессюжетной абстракции, спрессованной до состояния поразительной связи всех уровней текста. В то же время это совсем не лишает роман человечности, эмоциональной напряженности и явной сентиментальности, как бы Макэлрой не пытался скрыть это материаловедческими экскурсами и манерой вести повествование из зазора между третьим и первым лицом.

В статье о романе «Письмо, оставленное мне»4 я говорил, что книги Джозефа Макэроя буквально расцветают при повторном чтении; кто-то может счесть это не самой лучшей характеристикой писательских способностей автора. С «Актрисой» ситуация ровна та же, но масштабнее — это очень простая история о людях, к которой можно возвращаться вновь и вновь, упрочивая понимание и находя что-то новое… Интересна ли большому количеству читателей такая модель взаимодействия с не самым крышесносным в плане сюжетного наполнение романом — вопрос открытый, но не для Джозефа Макэлроя, который в своей требовательной манере возвратился к обозначенным в «Актрисе» темам американских военных конфликтов, прыжков в воду и любви между братом с сестрой, в своем следующем (и последнем на данный момент) романе с остроумным названием «Бомбочка».

Биография и библиография Джозефа Макэлроя

Призраки письма (рецензия на роман "Письмо, оставленное мне" Джозефа Макэлроя