Заблудившись в комнате страха

Американец Лэнс Олсен — автор нишевый, возможно из числа тех, кого называют «писатель для писателей». Его романы, действительно, получают основную долю внимания и отзывов от многочисленных дипломированных специалистов по creative writing, а сам писатель плотно участвует в американском около-университетском конвейере «новаторской» литературы: в биографии — вереница университетов, где Олсен учился и преподавал; в библиографии — наличие теоретических книг и пособий; среди заслуг перед обществом — шестнадцать лет председательства в реинкарнации легендарного издательства Fiction Collective, ныне находящегося под крылом университета Алабамы. Многие книги из обширной библиографии Лэнса Олсена были опубликованы как раз Fiction Collective 2, в том числе и уникальные экспериментальные романы «Теории забвения» и «Календарь сожалений».

Такие вводные могут прозвучать (и звучат) довольно скучно — одно только перечисление университетов в качестве реперных точек жизненного пути способно войти гвоздями в гроб читательского интереса, но проза Лэнса Олсена по-настоящему достойна того, чтобы ее читали и вне обособленного мирка перекрестной похвальбы и обмена блербами. Олсен — один самых интересных и современных писателей, пишущих на английском языке, а его книги могут понравиться ценителям очень разных авторов: Джеймса Джойса, Уильяма Фолкнера, Джона Хоукса, Марка Данилевского, Рэймона Федермана, Брайана Эвансона или, если смотреть шире американского контекста — Жоржа Перека с В. Г. Зебальдом. Если вспомнить, что Олсен начинал с около-фантастики, а его романы, как и многие экспериментальные книги сегодня, постоянно, пусть и украдкой, заходят на территорию weird-fiction'a, то Олсена можно рекомендовать к прочтению широчайшему кругу любителей нестандартных литературных практик во всем их многообразии.

Такую характеристику как «писатель для писателей» не стоит воспринимать в негативном ключе (это касается Лэнса Олсена и вообще) — внимание и уважение от коллег по цеху неизменно свидетельствует только о том, что творчество автора требует несколько более чуткого к себе отношения от читателя, открытого и адекватно воспринимающего неопределенность в художественных произведениях, осознанную работу с повествованием и языком. Вероятно, читатели другой породы скорее всего никогда и не узнают о существовании Лэнса Олсена и его книгах, что, конечно, спасает мир от лишних потоков недоумевающего и раздраженного пустословия, но и потенциально лишает кого-то возможности узнать и познакомиться с автором хорошей актуальной прозы, не стесняющейся заходов на неизведанные еще повествовательные территории.

По большому счету, Олсен не настолько заумный писатель, как может показаться при взгляде на его место в современной американской литературе. Ему свойственно сочетание игрового и по-хорошему фанового восприятия литературы с обращением к серьезным темам забвения, работы памяти, возникновения и исчезновения в наших жизнях многочисленных нарративов. Не обходится, конечно, и без характерного для американской литературы глубокого интереса к насилию, политическим заговорам, религии и истории. Олсен из числа тех писателей, кому скучно делать раз за разом одно и то же, а потому он старается написать каждую свою книгу по-особенному — в его личной библиотеке будут уместно смотреться рядом тот же Жорж Перек с, например, Итало Кальвино, или даже Эриком Шевийяром, с поправкой на довольно мрачную, пост-линчевскую атмосферу прозы Лэнса Олсена. Сгусток этой атмосферы и литературные эксперименты можно обнаружить и в «Календаре сожалений», удивительном лабиринте страхов, тревожности и всех оттенков человеческой дезориентации.

Как и многие книги Лэнса Олсена, «Календарь» написан в коллажной, фрагментарной манере, сформировавшейся, по признанию самого автора, под равноценным влиянием «Улисса» Джойса, «Когда я умирала» Фолкнера, «Дома листьев» Марка Данилевского и «VAS» Стивена Томасулы1. Структурно и визуально «Календарь сожалений» — это один из самых навороченных текстов Олсена, уступающий разве что еще более оригинальному роману «Теории забвения», который можно читать с обеих сторон физического издания книги. Впрочем, «Календарю» тоже есть чем удивить читателя: в нем есть место собственно календарю, фотографиям, проективному движению фраз на странице, неуютным коллажам и небольшому жуку, путешествующему по календарным листкам и обложке. Такие визуальные элементы Лэнс Олсен неизменно создает вместе со своей женой, художницей Энди Олсен, которую считает полноценным соавтором, влияющим на итоговый результат. Ей (как и другие тексты Олсена) писатель посвящает «Календарь сожалений», с припиской co-author of it all, но все-таки эта книга больше про текст, нежели визуальные кунштюки.

А текстов здесь много: структурно роман состоит из двенадцати условно связанных историй. Одиннадцать из них композиционно разделены надвое. Организовано все это довольно просто и в полном соответствии с названием. Вначале идет половинка сентябрьской истории, где мы встречаем Иеронима Босха в его студии, затем — половинка уже совсем другого, октябрьского, фрагмента романа, потом — ноябрьского, и так далее до августа, которому соответствует единственная цельная история в книге. После августа истории начинают разворачиваться в обратном порядке и по проторенной дорожке возвращаются обратно в сентябрь, к Иерониму Босху. Составные тексты романа довольно сильно отличаются друг от друга временем и местом действия, стилем, достоверностью и степенью своей вымышленности — Лэнс Олсен на живую сшивает путешествие журналиста по Юго-Восточной Азии, отсылающего своей подруге фото с небольшими заметками и размышлениями; гипотетические отравление или интоксикацию Иеронима Босха; параноидальные беседы в эфире пиратской трансляции; захват леворадикальной террористкой-смертницей в заложники американской семьи, путешествующей на машине по Италии; обнаружение двумя мальчиками раненного ангела в финском захолустье; нападение на знакового американского ведущего CBS Дэна Разера и беседы психиатра с нападавшим; подготовку теракта женатой парой христианских фундаменталистов; попытку школьной преподавательницы, в качестве хобби высылающей по почте случайным людям кассеты со своими эротическими видео, встретиться со своей подругой детства; авторскую версию мифа об Ифигении. Ближе к центру романа писатель вплетает в свой календарь уже совсем невообразимые, странные тексты, которые воспринимаются как метафоры внутреннего устройства романа, вроде очень трогательной истории о мальчике, рожденном записной книжкой, или процесса демонстрации человека из чужих органов, «коллажа» из кожи и внутренних органов, принадлежавших до этого людям разным эпох и стран. В этой же главе читателю предлагается очень экстравагантное истолкование названия книги — через засечки на кишках. Тема коллажей из плоти реализована и между текстами — в качестве разделителей-заглавий в книге используется подобие средневекового календаря, по страницам которого ползет жук, постепенно мутирующий в странное создание-ассамбляж. Подобное превращение можно воспринимать как еще одну, чисто визуальную, историю, развивающую структурно важную для романа практику сращивания. Эта идея часто встречается на страницах «Календаря», возникая и в человеке из чужих органов, и в странных существах с полотен Иеронима Босха, и в экспериментах группы художников-биологов, использующих в качестве материала клетки живых существ и, конечно, в самом теле романа, состоящего из очень разных нарративов.

Удивительная особенность «Календаря сожалений» в том, что при чтении он создает впечатление не набора фрагментов, излишне мудреного сборника рассказов или даже «романа в рассказах», а чертовски монолитного текста, хотя в нем отсутствует сквозной сюжет, какая-либо внятная концептуальная схема или формула (кроме безжалостной в своей простоте линейной логики календарного хода), которая элегантно соединяла бы концы с концами. Поначалу может показаться, что перед нами нарративная матрешка из историй внутри других историй: если молодая автостопщица-террористка перед детонацией решит поведать своим заложникам историю о жертвоприношении Ифигении, то следующим фрагментом будет авторская версия этого самого мифа; если Босх в бреду отравления слышит голоса, то это будут голоса с ужина, на котором присутствует известный телеведущий Дэн Разер; если сумасшедший, напавший после этого ужина на Разера, на допросе психиатра захочет поведать притчу, то тут же последует история о мальчиках, нашедших падшего ангела. Однако, чем дальше по тексту, тем заметнее, как писатель отклоняется на несколько градусов от заранее намеченного курса, водя читателя за нос в тумане зеркального лабиринта своего воображения. Перемычки между текстами довольно условны, местами даже довольно грубы, но их неукоснительное применение только усиливает химеричную атмосферу и без того тревожного по тону романа. Лэнс Олсен не Джон Барт, и осознанно не стремится к вылизанной текстуальной связи между идущими друг за другом фрагментами историй, а просто соединяет их вместе, обрывая повествование по ходу фразы или на каком-то образе в одном тексте, чтобы тут же подхватить их уже в следующем сегменте своего календаря. Подобно Агамемнону, который в версии мифа, рассказанного на страницах «Календаря сожалений», в последний момент жертвоприношения Ифигении подкладывает под ритуальный нож оленя, чтобы обмануть Артемиду, Лэнс Олсен раз за разом заводит читателя в череду странных литературных измерений, каждое из которых параллельно ожидаемому. Читатель «Календаря» всегда находится в состоянии дезориентации, блуждания в призрачных пространствах, где на каждом шагу звучит множественное эхо подобий, чьи отголоски еще сильнее (и не линейно) связывают отдельные истории.

По всем текстам романа действительно разбросано множество внутренних тематических рифм и перекличек имен, жестов, фраз, и они даже при первом прочтении создают неуловимое ощущение дежавю. Как и другие художественные решения «Календаря сожалений» такие маленькие совпадения, возникающие зачастую в каких-то крайне незначительных штрихах, работают в первую очередь на усиление иррациональной атмосферы романа, а не на чью-то академическую карьеру и толщину будущих аннотаций — Олсен-Вики тут не потребуется. Роман-ощущение, роман-калейдоскоп человеческих страхов перед неизвестностью, перед тем, что будет после, перед потерей точек соприкосновения с миром вокруг, «Календарь сожалений» в полной мере передает эту тревогу своему читателю. Интересно, что в своих интервью Лэнс Олсен сравнивает эффект от чтения «Календаря» с хаотичным серфингом в интернете, перескакивания с текста на текст, с поста на пост, с вкладки на вкладку, выстраивающим в голове зыбкий нарратив из множества разных историй, опоясанных сетью гиперссылок: действительно, кто знает, в какие мрачные дебри может завести поисковый запрос в духе rem kenneth what is the frequency meaning — вполне может оказаться, что и к христианскому терроризму.

Вероятно, было бы довольно занимательно пересобрать составляющие части «Календаря» в сборник рассказов, предварительно склеив их по линии разрыва, чтобы оценить вне тревожащего воздействия романа, потому что Лэнс Олсен способен не только на создание неуютной атмосферы и наслоение самоописывающих текстуальных метафор, про которые очень удобно говорить эзотерическими пассажами про калейдоскопы человеческих страхов. В книге есть и языковое мастерство, и повествовательное, и умение держать в напряжении. Последнее особенно впечатляет — редко встретишь настолько запойно-интересный экспериментальный роман. Олсен умело нагоняет и контролирует саспенс в отдельных историях, в том числе и за счет очень своевременного и точного разрывания фрагментов пополам, поэтому при чтении романа до августа каждый раз одинаково интересно, что будет дальше в отдельно взятом нарративе, что будет дальше в общем повествовательном развертывании текста. По пересечении середины книги, с которой начинается ракоход фрагментов, следить за их перетекающими друг в друга окончаниями становится только интереснее. В плане интриги и саспенса, в «Календаре сожалений» есть несколько маленьких шедевров: две истории про террористов, представляющих из себя настоящие микро-триллеры, где даже стилистические приемы вроде наррации во втором лице или устрашающее смешение формата катехизиса с инструктажем смертников, работают на создание напряжения.

Лэнс Олсен не из тех авторов, чей язык подобно вирусу проникает в мозг, с первых строчек создавая впечатление, что перед читающим разворачивается единственный возможный способ говорения. Наоборот, в «Календаре сожалений» Олсен пытается создать и сталкивает друг с другом совершенно разные способы языкового выражения потерянности и страха перед неизвестностью, включая довольно экзотические варианты вроде ангельской речи без слов. В каждом фрагменте, несмотря на отличия в стиле, неявно прослеживаются два важных для романа взаимосвязанных мотива. Один из них — это процесс путешествия, в «Календаре» осмысленный как состояние постоянного движения без понимания, что будет дальше (разумеется, и сам роман становится таким путешествием для читателя), движения без заранее очерченного конца. Из этого мотива вытекает и другой — следов этого путешествия; следов, что пребудут и после. Зарубки, оставляемые персонажами в вечности, принимают самые разные формы: рунические знаки внутри кишок человека из чужих органов, великие полотна Иеронима Босха, кассеты с секс-видео, песня группы R.E.M. и прописка на задворках американской популярной культуры, акт политического терроризма, органы и еще, и еще, и еще, иногда вопрос задается напрямую — а что будет после Чернобыля, а что будет после исчезновения всех людей? Эти две темы тайными тропами расходятся по всему роману, но отчетливее всего они сплетаются воедино в своеобразном зебальд-лайке про журналиста, пропавшего в семьдесят шестом году во время своего путешествия по Бирме. От него остались лишь полароидные снимки, усердно высылаемые им своей подруге по ходу продвижения в нетуристическую глубь страны до тех пор, пока не закончились картриджи и силы что-либо писать. На этих карточках есть множество занимательных размышлений о путешествии как таковом, но на одной из них, с автопортретом, он фиксирует случайно услышанную фразу, к которой можно свести каждую историю в этой книге: it was an ordinary day, then it was a horror (то был обычный день — и в этом-то весь ужас). Наверное, не случайно на этом фотопортрете читателю весело улыбается сам Лэнс Олсен.

Солидная библиография Олсена и его непрекращающаяся творческая активность позволяет предположить, что сам он никогда не терялся без вести в Юго-Восточной Азии, а свое фото вставил исключительно ради забавного авторского включения в повествование, наверняка основанного на личной поездке в Бирму. Такое сочетание реального и выдуманного характерно для книги, что даже проговаривается внутри. В «Календаре» есть крайне притягательное для глаза место с черным квадратом по центру и текстом, пущенным рамкой по краям книжного разворота — желудок человека из чужих органов. Там, вокруг черноты, можно прочесть: Здесь воспоминания, пережеванные зубами, смешиваются с бульоном ностальгии. Некоторые воспоминания реальны, некоторые — сущая фантастика. А что есть остальные — непонятно. В многомерной конструкции романа сила художественного воображения писателя спрессовывает тексты, где в очень разных пропорциях смешаны фантастическое, вымышленное и реальное. Здесь есть безусловно фантастические части, и среди них, конечно, история о мальчике, рожденном записной книжкой (которая великолепна ровно настолько, насколько ее описание для кого-то может прозвучать странно). Есть примеры и стандартного, скажем так, правдоподобного литературного вымысла. Другие истории не столь однозначны: в притче о том, как два финских мальчика находят раненного ангела, действие складывается в бесконечную петлю, момент которой изображен на известной картине Хуго Симберга; история об Ифигении, после спасения девушки, превращается в описание ее половой жизни с Ахиллесом; рассказы про реальных людей типа Иеронима Босха или Дэна Разера заигрывают с биографическими фактами, подмешивая к ним изрядную долю спекуляции. Все это Олсен скрепляет без какого-либо онирического клея, оттого роман и выходит настолько пугающим: иррациональность четкой композиции романа беспричинно тотальна, она просто есть. Используемый Лэнсом Олсеном для этого коллажный метод в литературе часто пытаются осмыслить как форму выражения, лучше всего схватывающую сложность нашего восприятия мира, но «Календарь сожалений» собственной фрагментарностью скорее фиксирует постепенный распад реальности вокруг своих персонажей, чье путешествие оканчивается кошмаром, от которого невозможно очнуться.

«Календарь сожалений» был выпущен 2010-ом году, и в этой книге еще можно различить отголоски предсмертного вздоха системных, комплексных постмодернистских романов, окутанных параноидальным связыванием всего со всем. Но здесь так же начинается эстетический сдвиг к актуальной волне экспериментальной литературы, чьи авторы больше вдохновляются хоррорами и вирд фикшном, нежели высоким модернизмом, требующим идеального читателя с идеальной бессонницей. «Календарь» лежит на перепутье, а потому с большей долей вероятности понравится и читателям Гэсса, Пинчона, Хоукса, и любителям умного вирд фикшна, ведь это не только «экспериментальный» роман, но и просто изобретательная, увлекательная книга, в карнавале мрачных видений которой можно с интересом заблудиться на пару прочтений.

Биография и билиография Лэнса Олсена;

Роман «Календарь сожалений» готовится к публикации в нашем издательстве.