В марте выходит книга Стефана Вандерхаге
Dear Incomprehension1, где он исследует экспериментальные нарративы, бросающие вызов самой сути повествования и чтения. Это философское эссе отражает неортодоксальную природу анализируемых текстов, обращаясь к американским произведениям, порвавшим с традиционными повествовательными приемами (сюжет, персонажи, логика, внятность). Опираясь на ряд философских теорий, Вандерхаге утверждает, что эти нетрадиционные работы противостоят стандартным инструментам критики и требуют новых точек зрения и новых подходов. Среди прочего в этой книге содержится на редкость годный и важный анализ «Огненного алфавита», где нюансируются неочевидные аспекты романа. Ниже приведу некоторые выжимки оттуда, которые, на мой взгляд, помогают смотреть на «Алфавит» под правильным углом, и еще порассуждаю сам. Наверняка в итоге получится довольно беспорядочная сборка, выстроенная как попало из разнородных материалов, что вовсе не странно, если учитывать предмет моего исследования. Кроме того, целью стоит не столько написание текста, сколько подсветка сокрытого.
Итак, если касаться сюжетного движка, то в «Огненном алфавите» рассказывается о загадочной языковой болезни, которая поражает только взрослых и быстро приобретает пандемические масштабы, лишая персонажей возможности общаться и переписываться. Вандерхаге подмечает, что таким образом этот роман функционирует по парадоксальной схеме, и вся исходная затея грозит привести лишь к вопиющему противоречию: рассказчик Сэм может пообещать никогда больше «ничего не желать в письменном виде», но в итоге он пишет свой собственный рассказ о выживании, каким-то образом избегая языкового токсикоза, который должен был бы сделать эту затею невозможной. [Вот это точно надо держать в уме — этот базовый парадокс, потому как он указывает общее направление более зрелого и более тонкого, по сравнению с предыдущими крупными текстами, эксперимента Маркуса с формами художественной литературы.]
В определенной степени «Огненный алфавит» представляет собой умозрительную дилемму. Роман, пораженный таинственной языковой болезнью, отчасти читается как «произведение о потере», поскольку его герои сталкиваются с полной невозможностью контактировать со своими близкими. Болезнь озадачивает всех, распространяется, но никто не может ее постичь.
Разумеется, загадку, которую она демонстрирует, всегда можно объяснить эпистемологически: можно считать, что со вспышкой речевой лихорадки наука как таковая, возможно, не исчезает совсем, а просто сталкивается с ограничениями. То, что невозможно рационализировать сейчас, всегда может найти объяснение позднее, как «Гиппократ, Авиценна, длинный список экспертов… знали, не зная, что наше самое сильное загрязнение — вербальное». Хотя никто пока не понимает, отчего человеческий язык вдруг стал смертельно опасным, ученые и рассказчик продолжают искать ответы и ставить эксперименты в надежде, что в свое время лекарство будет найдено. В конце романа намечаются пути обуздания болезни, хотя бы на время. Однако, как загадочно уточняет Сэм, не желая поначалу вдаваться в подробности, за это придется заплатить немалую цену…
Впрочем, если эпистемологическое прочтение «Огненного алфавита» может быть правдоподобным, роман также торгует метафизическими вопросами — об этом говорят прямые аллюзии на еврейский мистицизм, а также место, отведенное религии в тексте в целом. Таким образом, передаваемая языком болезнь поднимает вопросы, выходящие за рамки эпистемологических, касающиеся ограниченности знания и науки, и придает роману спекулятивный уклон, поскольку, лишая Сэма доступа к языку, он неявно вмешивается в саму природу человеческого взаимодействия и любого отношения к реальному — реальному, которое все труднее определить и установить. Поскольку язык в любой форме приводит к физическому увяданию и распаду, общение и, более того, все человеческие взаимодействия фактически исключаются из мира «Огненного алфавита» — в том числе исследования и наука. То, что Сэм во второй части романа делает в Форсайте — школе, превращенной в исследовательский центр под руководством ЛеБова — не что иное, как гротескная пародия. «Ты серьёзно?» — спрашивает ЛеБов у Сэма в момент общего индуцированного иммунитета. «Ты сидишь здесь и создаёшь чёртовы алфавиты? Насколько мал твой умишко?» Даже если бы кто-то нашел чудесное решение проблемы языковой токсичности, будь то новый алфавит или медицинское лекарство, он столкнулся бы с абсолютной невозможностью им поделиться. Сэм осознает: