Уильям Т. Воллманн и его борьба за публикацию Американского эпоса

Несколько лет назад известному романисту Уильяму Т. Воллманну диагностировали рак кишечника. Прогноз был не самым позитивным, но он согласился на лечение. Вытащили и отрезали длинный фрагмент. Ужасно, но это сработало. Рак перешел в стадию ремиссии.

Потом у него умерла дочь.

Потом от него отказался издатель.

Потом его сбила машина.

Потом у него случилась закупорка легочной артерии.

Но дела идут на поправку.

Уильям Т. Воллманн провел «около двенадцати или пятнадцати лет» за сбором информации и написанием романа о ЦРУ под названием «Приношение Фортуне»; что до самого этого романа, то у него уже было несколько неофициальных аннотаций от издателей и ассистентов, которые смогли что-то отрывочно прочесть и посчитали, что эта книга может стать лучшей из всех когда-либо написанных Воллманном или, по крайней мере, новым достижением для него самого. Но в 2022-м, когда он закончил рукопись и передал ее издательству как заключительную книгу по контракту на серию (хотя даже на этой стадии возникли некоторые затруднения), именно тогда, по словам самого Воллманна, «"Викинг" уволили меня».

Издательство, с которым он сотрудничал тридцать лет.

Но все гораздо сложнее, чем кажется.

Во-первых, когда Воллманн только прислал книгу, «Приношение Фортуне» насчитывало 3000 страниц.

Но проблема заключалась не только в объеме.

У дочери Воллманна, Лизы, имелись проблемы с алкоголем. И с годами они только ухудшались. Бродяжнический образ жизни, госпитализация, сомнительные знакомства. Воллманн, у которого никогда не было сотового телефона и который никогда не пользовался интернетом, купил временный мобильник, чтобы звонить ей каждый день в полдень. И если она брала трубку, он предлагал ей жить в его студии, говорил, что ей лучше спать там, а не снаружи, на улице, или в ночлежке, где ее однажды пыталась убить какая-то женщина.

Но она отказывалась.Чаще всего просто не отвечала на звонки.

Лиза умерла в 2022-м. Годом позже он написал статью для Harper’s, освещая всю ситуацию: с Лизой, с издательством «Викинг» и с романом.

В этом эссе он признает, что, возможно, неконтролируемое разрастание объема материала «Приношения Фортуне» и нехарактерное количество опечаток стало следствием недостатка внимания на финальных этапах работы, чего в иное время он бы не допустил. Но все в порядке.

Он готов это признать.

Но было и кое-что еще — и это прозвучит малодушно — настолько деловые соображения в случае с литературой, хотя сам Воллманн первым бы признал, что его книги в любом случае не так уж и хорошо продавались. Его редакторы, корректоры и пиарщики — искренние энтузиасты. Они любят свою работу и верят в него. Слово «гений» часто всплывает в разговоре, и не с оговорками, а в простых и коротких декларативных предложениях «геее-ний!»

Плюс они были вместе тридцать лет, он и издательство, и, конечно, вместе прошли через все, что он пережил: рак, Лиза, весь его путь с этим романом…

Но, в их защиту, в «Викинге» всегда могут сослаться на то, что если написание романов — это искусство, то их производство — бизнес; так что если первое — дело Воллманна, то последнее — уже их забота.

Для примера: в «Приношении Фортуне» используется несколько шрифтов для разграничения реплик персонажей, записок и выдержек из прессы.

Так вот, Викинг не владеют постоянными правами на эти шрифты. И их использование не бесплатно.

Воллманн серьезно настроен превращать свои романы в потрясающие книги, почти в осязаемые произведения искусства, и если вы полистаете один из последних его томов, то увидите, что текст никогда не статичен. Абзацы растягиваются на страницы, но если посмотрите на предложения, то поначалу они напоминают длинные змееподобные цепочки, а потом уже нет. Они короткие. Обрезанные. Проза, в основном многословная и неровная, приправленная большим количеством восклицательных знаков, и шрифт часто меняется, где-то все написано ЗАГЛАВНЫМИ буквами, а потом идет фото. Рисунок. Таблица.

Использование определенных шрифтов, которые он хочет, в «Приношении Фортуне» вместо тех альтернатив, что могут предложить в издательстве, подняло бы стоимость производства каждой книги на «два цента», утверждает Воллманн в недавнем выпуске подкаста TrueAnon.

Скорее всего преувеличивает.

Он все еще возмущен произошедшим, но заявляет, напуская на себя серьезный вид, что ничуть не расстроен, что все хорошо, и начинает читать свою новую мантру, упоминаемую на TrueAnon и паре других подкастов, в которых Воллманн участвовал, продвигая книгу в 2023-м.

Это фраза, которую, шесть недель спустя после TrueAnon, я, сбитый с толку, слышу в дружеском нагруженном информацией минутном голосовом сообщении, доносящимся из трубки:

«Никто не обязан меня содержать».

Я говорил с Воллманном о «Приношении Фортуне» в прошлом году, и когда сообщил ему, что буду из часовой-с-чем-то записи монтировать пятидесятиминутный подкаст, то спросил, были ли какие-то ключевые для него моменты или что-то, что он хотел бы вырезать.
«Просто сделай так, чтобы я не звучал, будто меня распирает злость», — сказал он. Про «Викинг», шрифты, роман. «Потому что я не злюсь».

Он сказал, что сожалеет обо всем и надеется, что однажды им снова удастся поработать вместе, если он еще будет здесь. И добавил, что ощущает, как все «сходит на нет». С коммерческими издательствами в Штатах, и, вероятно, всей его карьерой в целом.
Как бы там ни было.

«Никто не обязан меня содержать».

Так о чем же книга?

«Приношение Фортуне» — история Центрального разведывательного управления США. Первая половина романа посвящена аналитику разведки по имени Дэйв, а вторая — его сыну Мэттью.

«Когда Билл упомянул, что он думал о книге про ЦРУ, я была так приятно взволнована», — сказала агент Воллманна, Сьюзан Голомб. «Я просто подумала, что он мог бы написать потрясающую книгу. И рада, что так и вышло». Голомб занималась произведениями Воллманна, начиная с «Королевской семьи», которая была опубликована четверть века назад.

Сводки о продвижении были спорадическими и размытыми все те десять с лишним лет, что он работал над романом параллельно с другими проектами, но в конце концов Воллманн стал намекать, куда более явно, чем обычно, «что он будет очень, очень длинным».

Голомб помнит, как, вместе с Полом Словаком, редактором из «Викинга», получила рукопись и они вели по телефону унылую беседу, где каждый из них будто просто повторял за другим. «Это будет нелегко».

Словак, в 2023-м оставивший издательство «Викинг», был редактором Воллманна начиная с «Ледяной рубашки», написанной в 90-х, — теперь уже не только коллега, но и друг — защитник и куратор. Некоторое время, в самом начале, он также помогал Воллманну с продвижением.

То, как Воллманн рассказывает о доставке «Приношения Фортуне» в издательство «Викинг», предполагает, что процесс не сильно отличался от прочих книг, как правило, длинных и сложных и представляющих новые трудности относительно формы и содержания: вечные придирки к длине, стоимости, доставленной головной боли и всему прочему. «Спустя семь сотен страниц», — рефлексирует Воллманн в материале для Harper’s — «протагонист [романа] все еще не родился, и мой редактор счел это затянутым; по телефону он разъяснил это крайне доходчиво».

Он кивал в такт всем этим доводам. Выслушивал их.

Взял себе «домашнее задание» и все учел. Ему посоветовали убрать длинную сюжетную линию про деятельность ЦРУ в Анголе в 70-х, где они пытались свергнуть марксистско-ленинское правительство, имевшее все шансы стать хорошим советским активом. Они продавали оружие, занимались пропагандой и платили наемникам в попытке посеять панику среди населения и создать прозападную националистическую партию.

Это пятно на истории ЦРУ. Не столько из-за колониальных интриг, сколько из-за того факта, что операция провалилась. Ангола встала на сторону Советов. Как бы то ни было, по указу президента Джеральда Форда, а затем президента Джимми Картера, Агентство предоставило данные, говорящие о безнадежности всех предпринятых мер — подобным образом, по словам Воллманна, «президент вслед за президентом» отправляли молодых парней на войну во Вьетнаме всего за несколько лет до, несмотря на полную уверенность, что никакой выгоды от этого они не приобретут.

Им не было никакого дела, говорит он. Все, чего они хотели — «пустить Советам кровь».
Все это может быть правдой, — такова была позиция издательства, — и это весьма любопытно, но как это связано с персонажами?

И тогда Воллманн перечитал всю книгу заново. Всерьез. Выискивая фрагменты, откуда он мог что-то изъять. Сюжетные линии, которые не служат никакой высшей цели.
Когда он закончил и отправил новый черновик в издательство, книга стала на 400 страниц длиннее.

Советы истекли кровью, как и было задумано, а «Викинг» расторгло контракт.

Когда его спросили о судьбе романа в 3400 страниц, освобожденного от защиты контракта на серию с издательством, в 2023 году Воллманн сказал, что все выглядит так, будто «Приношение Фортуне» сначала будет опубликовано в Европе. Министерство Культуры хотело попытаться собрать миллион евро на перевод на три языка до (если не вместо) публикации в США.
В то же время, несмотря на заверения Воллманна в том, что его карьера «сходит на нет» или «подходит к концу», Голомб пыталась продать роман другим издателям. Когда Knopf отказались, она стала смотреть в сторону издательств поменьше.

Grove Atlantic отказались. Роман отправился на рассмотрение к New Directions. К New York Review of Books.

Наконец, после месяцев переговоров, «Приношение Фортуне» нашло себе место в Arcade Publishing, входящем в скандальный конгломерат Skyhorse Publishing (являющийся домом для «отмененных» авторов вроде Вуди Аллена, Роберта Кеннеди-младшего и Алекса Джонса).

Голомб крайне неохотно говорила о сделке, поскольку Воллманн пока так и не подписал контракт, но, выдержав некоторую паузу, все-таки ответила на мой звонок.

Она не могла сказать точно, почему он так ничего и не подписал: «Мы говорили об этом сотни раз» — но ее голос звучал спокойно. Его ассистент, романист и докторант по имени Джордан Ротхаккер, сказал, что почти ничего не знал о договоре с Arcade Publishing с точки зрения деталей (то есть, как издательство отреагировало на сложности с шрифтами и на длину книги), кроме того, что Воллманн был «на 99 процентов» им доволен.

Остается лишь задать вопрос о причинах неподписания контракта; вопрошающему предлагается ответить на него самому.

Последствия рака не исчезают так просто, лечение представляет собой отдельную проблему, и, сподвигнутые к размышлениям о горе писателя и его глубине, большинство интервьюируемых просто издавали невнятное кваканье и повторяли факты: «У мужика дочь умерла». А совсем недавно он обнаружил сгусток крови в легких. Да и машина, которая его сбила в 2023-м, ехала не слишком медленно. По словам его друга, Воллманн «пробил лобовое стекло»; «[об него] я сломал себе спину», как сообщил сам Билл в подкасте TrueAnon, так что у него начались «славные перкоцетные времена». Ковыляя по своей квартире с помощью корсета и ходунков, «болтая-и-болтаясь» со своими друзьями, он вдруг впервые в жизни осознал, что они действительно любят его и дают много заботы.

Когда я в последний раз наводил справки, его рак пребывал в стадии ремиссии, а от ходунков он и вовсе избавился, отправившись в добром здравии в Украину, делать репортажи о жизни в условиях вооруженного конфликта. Я спросил Ротхаккера, имелись ли у Воллманна еще какие-то болезни или проекты, которые могли бы его отвлекать.

Ротхаккер — для которого Воллманн не просто друг и работодатель, но также и предмет диссертации, — со вздохом заключил, что общее самочувствие писателя — не совсем то, о чем он в ближайшее время ожидает услышать.

Здоровье Воллманна (как и его странная жизнь в пригороде Сакраменто) — практически единственное, о чем он не распространяется.

Ротхаккер узнал о смерти Лизы только недели спустя; в этом смысле он был одним из немногих людей на социально-профессиональной орбите Воллманна, которые, несмотря на регулярные встречи, могли узнать из эссе для Harper’s о его утрате больше, чем от самого Воллманна лично.

В эссе он посвятил смерти дочери пару сотен слов.

За несколько дней исследований для этой статьи я отправил достаточно электронных писем и оставил достаточно голосовых сообщений редакторам Arcade, на что получил дружелюбный ответ от их представителя по связям с общественностью, в котором говорилось, что никакой новой информации к этому часу не поступало, но мне следует оставаться на связи и направлять все вопросы на этот адрес (то есть, перестать доставать редакторов) — письмо, на которое мне было стыдно даже отвечать, так что я сворачивался в бараний рог, мучаясь тем, как подать историю Достоверным Образом и использовать Правильные Каналы для связи…

Затем, в первый понедельник марта, около 4:15 утра, я получил анонимное сообщение на Reddit. Вместо никнейма значилось «аноним». Аккаунту было много лет, но пользователь никогда не оставлял комментариев и никогда ничего не постил. Прожженный наблюдатель.

Спросили, пишу ли я о Воллманне.

Я сказал да.

Сказали, что работают на Arcade Publishing.

Я сказал окей.

Я был в баре, когда, в 18:06, мне прислали еще одно сообщение, в котором говорилось, будто они хотели убедиться, что я не собираюсь прямо сейчас сдавать на редактуру статью о «Приношении Фортуне», и еще добавили: «ПФ никогда не будет напечатан в США до того момента, пока мы об этом не объявим».

Суть того, что они пытались донести, не особо меня впечатлила, и я просто написал им: «Не беспокойтесь».

Они прислали ответ: «Хорошо».

На этом всё.

Двадцать четыре осмотрительных часа спустя, пытаясь найти способ возобновить беседу, я получил еще одно сообщение от (предположительно) того же человека, на этот раз на Substack, отправленное с официального аккаунта Arcade.
«У вас есть номер, по которому [я могу] позвонить»?
Я дал им номер.
На следующее утро в 10:26 я получил электронное письмо от представителя по связям с общественностью, того самого, который между строк просил меня ради всего святого перестать досаждать редакторам. Его имя в электронной почте вогнало меня в такой выворачивающий внутренности стыд, что я бросил телефон в подстаканник и несколько минут собирался с мыслями прежде, чем взглянуть снова:

Arcade Publishing с радостью сообщает о предстоящей публикации
«Приношения Фортуне»,
более чем 3000-страничного романа Уильяма Т. Воллманна в четырех томах
Освещающего последние полвека войны, жизни и политики в Америке.

Вскоре поступило и третье анонимное сообщение. На этот раз СМС. С вопросом, могу ли я поговорить.

На данный момент они могут подтвердить несколько пунктов, хотя у них нет финального варианта редактуры и макета:

• «Приношение Фортуне» выходит весной 2026-го.
• Текст романа не сокращен.
• Arcade оправдали ожидания автора относительно выбора шрифтов.
• Изначально Воллманн сдал роман с пометкой о предполагаемых местах разрыва, где книгу можно было бы разделить на два или, в худшем случае, три тома. Arcade настояли на четырех томах. Воллманн согласился. Он все еще пытается понять, где сделать третий разрыв.
• Все четыре тома выйдут одновременно в твердом переплете с суперобложками.
• Тома будут продаваться как отдельно, так и комплектом.
• У Воллманна есть четкое видение оформления (в котором он будет принимать участие) и самих томов, и упаковки, у которой — если все пойдет по плану — на одной стороне будет фото Джорджа Буша, а на другой — Дика Чейни.

Айзек Моррис, молодой редактор, работающий с «Приношением Фортуне», был слегка взволнован по поводу масштабов проекта: месяцы секретности, медленная коммуникация с автором (которому всё передают по почте или телефону), изнурительные переговоры.
И даже когда весь контракт был разобран по косточкам и пересмотрен (а затем пересмотрен снова), Воллманн не торопился с подписанием.

А теперь вдруг все случилось.

Моррис, которому двадцать пять лет, согласился на эту работу как давний фанат Воллманна; любимой из всех книг писателя для него является дебютная — «Вы светлые и вознесшиеся Ангелы» (1987), в частности именно та копия, что выставлена на обозрение в библиотеке его alma mater — Дип Спрингс, того колледжа искусств, в котором Воллманн учился в 80-х, известного своим расписанием, утром там изучают науки, а после полудня трудятся на ферме. Школьный экземпляр книги был подписан Воллманном с примечанием, в котором, как вспоминает Моррис («если я правильно помню») говорится следующее:
«Мистер Уайт [персонаж из романа] — не Л. Л. Нанн [основатель Дип Спрингс],
Школа Святого Матвея [место, где разворачивается действие] — не Дип Спрингс».

Когда начались переговоры, по словам Морриса, было трудно определить, какие вопросы исходили от Голомб, а какие — от Воллманна, и еще труднее — шли ли предоставленные им ответы/решения/предложения на пользу издательству. Иногда переговоры могли затягиваться на недели, пока автор и агент контактировали с другими издательствами. А теперь, когда все наконец улажено, он задается вопросом, действительно ли все было так неопределенно, как ему казалось. «Большое количество бесед», — в чем он убежден, — «были [направлены на] знакомство друг с другом и выстраивание доверия».

Оглядываясь назад, я сделал еще одно открытие по поводу «Приношения Фортуне»: объем рукописи не настолько уж и смущал других издателей. Когда Сьюзан впервые вывела «Приношение Фортуне» на рынок, интерес к роману был довольно обширным и искренним. Как утверждает Моррис, причина, по которой книга оказалась там, где оказалась, состоит в том, что «у Arcade есть Тони Лайонс», президент и издатель Skyhorse.

Моррис рассказывает о посещении офиса Лайонса, чтобы сделать предложение о приобретении «Приношения Фортуне». Сам он нашел весь проект крайне захватывающим, но был озадачен нежеланием других издателей браться за него; в качестве дополнительной меры предосторожности на случай непредвиденных обстоятельств, которые могли возникнуть из-за того, что Моррис еще новичок в издательском деле, он сел вместе с Лайонсом и обрисовал ситуацию в самом мрачном свете: объем материала, шрифты, затраты и юридические вопросы.

Лайонс ответил: «Хорошо. Так и поступим».

В 2023-м, после приобретения Regnery Publishing (консервативное издательство), Тони Лайонс был назван New York Times одним из крупнейших независимых издателей в Америке (то есть, не тех из Большой Пятерки).

Skyhorse выпустило более 10 000 книг и имеет, согласно сайту, 26 подразделений, но в основном известно как ловец над пропастью Культуры Отмены, спасающий спорные произведения, которые — в лучшем случае — уже были отобраны кем-то из Большой Пятерки, выкуплены, а затем брошены на произвол судьбы, поскольку авторы оказались одиозными. Таким произведением были мемуары Вуди Аллена, «Кстати ни о чём», от которых отказались, когда сотрудники издательства Hachette устроили забастовку; он [Тони] подобрал и биографию Филипа Рота за авторством Блейка Бэйли после того, как W.W. Norton через месяц после публикации остановили продажи книги из-за обвинений в сексуальном насилии. Лучше всего прочего у них продается, вероятно, «Настоящий Энтони Фаучи» Роберта Ф. Кеннеди-младшего: его тираж составляет миллион копий.

Лайонс, догматически приверженный свободе слова, описывается как «либертарианец» или «старомодный либерал», но продвижение им ультраправых икон вроде конспиролога Алекса Джонса («наиболее преследуемого человека на Земле», судя по последней книжной обложке), склонило Times к тому, чтобы изобразить его не как лидера нью-йоркского издательского рынка, но как книготорговца из мира радикально правых медиа, ссылаясь на его сопредседательство в суперкомитете политических действий, поддержавшего президентскую кампанию Кеннеди в 2023-м.

Лайонс увидел в Воллманне одновременно и литературного гиганта (кого-то имеющего вес в издательских кругах) и еще одну модель для своего дела (продвижение автора, чью свободу самовыражения всячески сдерживали по тем или иным причинам). Воллманн ни в коем случае не ультраправая фигура, но его опыт с «Приношением Фортуне» соответствует расхожему мнению о ситуации в современном издательском деле, созвучному широкой критике левого крыла: последняя состоит в том, что левые ставят политику выше свободы выражения и что кампания по усилению непопулярных голосов в то же самое время является кампанией по уничтожению популярных. Подобная критика была приведена в действие изъятием книг Доктора Сьюза из печати ввиду опасений на счет передачи расистского подтекста или переизданием детских книг Роальда Даля, дабы они лучше согласовались с современными прогрессивными тенденциями (молодая протагонистка в «Матильде», какой ее создал Даль, была заядлым читателем Джозефа Конрада и Редьярда Киплинга; редакторы же Penguin Random House заменили их на Джейн Остен и Джона Стейнбека).

Ни Лайонс, ни Arcade не станут делать ничего, чтобы в случае «Приношения Фортуне» оставить свой отпечаток на финальном продукте. В ходе нашего телефонного разговора Моррис обозначил, что издание будет отличаться своей максимальной приближенностью к видению автора.

Почти парадоксально, как их стремление создать для читателя опыт с полным погружением превращается (благодаря фактам вокруг выхода книги) в аргумент для чего-то вне этого самого опыта. Книга об одном втянута индустрией и временем в дискурс о чем-то совершенно ином.

Я смог поговорить с Воллманном после того, как кто-то дал мне номер бункерообразной постройки, что раньше являлась мексиканским рестораном, который он выкупил еще в нулевых и, с помощью отца (довольно рукастого профессора), переоборудовал под арт-студию/апартаменты. Там есть кухня, туалет, спальное место. Картины на стенах. Огромные столы для материалов в работе (фотографий, оттисков, рисунков, рукописей).

Количество бездомных в этой местности довольно высоко, так что Воллманну с годами приходилось изобретать все новые и новые методы против взлома и кражи. Окна заколочены, а Воллманн посмеивается, рассказывая анекдот о том, как однажды ночью он работал над чем-то в студии и, подняв голову, увидел просунутую между досками руку. Он рассказывает это только смеха ради, но оглянитесь вокруг. Теперь эти окна загорожены книжными стеллажами.

Парковка служит прибежищем для тех, кому негде ночевать. Иногда, когда он не в студии, приезжают копы и будят людей, конфискуя или ломая их палатки и тележки, где чаще всего хранятся медикаменты. Иногда он выписывает разрешение, в котором значится, что он владелец и Такой-то Такой-то имеет право оставаться на территории. Иногда копы даже прислушиваются к этому.

Раньше он тратил много времени на то, чтобы смывать грязь с асфальта, но теперь лучше для всех, если он делегирует эти задачи. Он спрашивает одного из посетителей (кемперов? постояльцев?), не хотели ли бы вы подмести участок за пару баксов, и зачастую люди соглашаются и добросовестно выполняют работу. Друзья говорят ему: «Неплохая тусовка, Билл: приглашать их сюда, чтобы они развели грязь, а потом еще и платить, чтобы они ее убирали». Билл только отвечает: «О, конечно».

Но произносит это быстро, как бы одним словом: «Оконечно».

Поговаривают, будто у Воллманна повсюду лежат пистолеты, хотя никто никогда не писал, что видел хоть один. По крайней мере не в студии. Еще в 2004-м один французский журналист побывал в настоящем доме Воллманна, они пили виски и так хорошо беседовали, что, когда зашла тема об оружии, которым французы, как известно, обделены, журналист попросил посмотреть его арсенал, а Воллманн сказал: «О, конечно» — но не в тот же день, потому что они пили, а рядом с оружием надо быть трезвым. Он поздоровался с женой Воллманна, Дженис, дружелюбной но беспокойной. Лизе в то время было пять. Бесилась на белых с бежевым диванах. Воллманн сходил и принес кучу пистолетов из гаража и разложил на столе — пистолет-пулемет, Sig Sauer — они оба с вожделением смотрели на него, а Воллманн проводил демонстрацию, пока его жене это окончательно не разонравилось, так что они убрали всё и перебрались в студию, где в любом случае было по-домашнему уютно. На стенах висели довольно откровенные произведения искусства: фотографии секс-работников, изображения вагин и ртов, увеличенные рисунки женского альтер-эго Воллманна — Долорес. Ими были увешаны даже двери.

Перед посетителями (то есть теми, кого он приглашает внутрь) сразу ставится выбор: виски или чай? Судя по имеющимся свидетельствам, ни у кого не получалось допить бокал, чтобы Воллманн, приподнявшись в кресле и склоняясь в сторону гостя не спрашивал: «Долить еще?»
Это необходимое убежище: если честно, даже спустя все эти годы, он не чувствует себя в Сакраменто как дома. В то же время он превозносит лучшие качества города: «Люди здесь дружелюбные. Это очень тихое, неприметное место, и, значит, здесь было бы очень хорошо растить детей». Он просто никогда не чувствовал себя здесь как дома.

Оттиски и рисунки Воллманна продавались за, в среднем, трехзначные и четырехзначные суммы на аукционах через посредника, который недавно умер, но нередко случалось чтобы кто-то, посетив студию и проведя некоторое время за беседой и напитками, получил из рук Воллманна его рисунок.

Книжная полка на месте, где должно быть окно — это все книги про Джорджа Буша, Чейни, внешнюю политику, Ирак: материал для «Приношения Фортуне». Этот роман не является частью серии «Семь Снов» (пять томов из которой уже написаны), но подчиняется тому же принципу исторического реализма. Метод у Воллманна такой: в качестве исследования он читает подборку книг по теме и смежным вопросам, выписывает факты в блокнот, едет на место событий, искренне веря в то, что, даже оказавшись там пару веков спустя, всегда сможет установить глубинную связь с материалом, просто придя на поле (или в тундру), осматривая окрестности и думая о своих героях примерно следующее: «Вот на это они и смотрели каждый день».

Он не непреклонен по поводу этого, но то, как он описывает свой подход, звучит так, будто свободу творчества нужно заслужить. «Просто выдумывать всякое слишком легко».
Любимая часть Воллманна в процессе написания романа — когда он почти на три четверти закончен. В тот момент тема уже ясна, персонажи известны, как и место, время и правила, так что можно просто «ходить вокруг да около» по истории, если уж на то пошло. Факты и воображение становятся единым целым.

После «Приношения Фортуне» — который фокусируется на периоде правления Джорджа Буша — вы можете спросить у него о чем угодно касательно недавних войн США (и нынешней военной обстановки), и он охотно с вами поболтает. Например, об убийстве Усамы бен Ладена и предположительном погребении в море, на счет чего есть официальная версия, в которой утверждается, будто после рейда «морских котиков» в Абботтабаде в Пакистане, они перевезли его тело через океан и похоронили по мусульманским обычаям.
Воллманн читал и официальные, и неофициальные сводки, и заключил, что ближе всего к реальности, какой он ее знает, — версия Сеймура Херша: та, где правительство Пакистана все время знало, где скрывается бен Ладен. Они держались за него как за разменную монету (представьте, какой это рычаг давления: возможность открыть действующему американскому президенту, за шесть месяцев до выборов, место, где скрывается один из самых известных массовых убийц за всю историю Америки, старый и немощный, практически беззащитный), а никакого «погребения в море» не было вовсе (если, конечно, не слишком широко трактовать слово «погребение»).

В конце концов, никто не запрашивал имама. А кто бы тогда читал молитву? Шестой отряд «котиков»?

Нет, по версии Воллманна (как и Херша), администрация вступила в сговор с Пакистаном, потом дело было передано «котикам»: они застрелили старика, втащили его тело в вертолет, а затем по кускам сбрасывали в море. В темноту.

В конце концов, говорит Воллманн: «Почему нет?»

В каком-то полулегкомысленном смысле он даже верит, что где-то в стране может жить морпех, у которого на полке красуется банка с отрезанным пальцем бен Ладена.

Воллманн может оставаться здесь, в студии, на одну-две недели, чтобы написать что-то подобное, но живет в другом месте со своей женой (радиационным онкологом), в двухэтажном доме, где царит светлая-и-воздушная атмосфера. У Воллманна проблема с глазами — косоглазие: они не совсем одинаково откалиброваны, и потому он может видеть только одним за раз. «Когда я был мальчишкой, это прибавляло мне осознанности. Мячи прилетали мне прямо в нос». С восприятием глубины у него тоже плоховато. Он говорит, что поначалу именно эта небольшая инвалидность притянула его к другим инвалидам — затем, после секундной паузы добавляет: «сутенерам, шлюхам и убийцам». Может быть, это шутка. Но из-за штуки с глазами он не может водить.

Когда его жена еще училась в медицинской школе, они три года жили в однокомнатной квартире над онкоцентром Слоуна-Кеттеринга на Манхэттене, а затем уехали на запад в связи с ее работой. Юный Д. Т. Макс, посетивший их резиденцию в Сакраменто в 1992-м, отметил наличие пространства, лаконичность и кремового цвета мебель. На кофейном столике — «одна диссонирующая нота» — лежал последний выпуск журнала Special Weapons.

Сам Воллманн описывал это место как «мелкобуржуазное», и сейчас, в воскресное утро 2024-го, по телефону можно услышать, как одна или две собаки лают где-то у него над ухом, пока вы пытаетесь отрекомендоваться и спросить, найдется ли сейчас время побеседовать.

Читающим его работы, скорее всего, уютнее в студии с тюремными окнами и колючей проволокой по периметру; огромная холодильная комната теперь служит гардеробом для одежды Воллманна и множества платьев Долорес. Сюда тоже проведен телефон, на который он толком не отвечает. Вместо фразы вроде «Оставьте свое имя и номер…» Воллманн записал на автоответчик нечто, звучащее как три удара палкой по алюминиевой банке и гудок.

Выкладывайте свое дело за двадцать секунд.

Если он заинтересован, то перезванивает через несколько дней; на экране вашего телефона высветится JOHN Q. PUBLIC, все заглавными, а когда вы возьмете трубку, он скажет: «Привет», — бодрый и жизнерадостный, — «это Билл Воллманн».

Я слышал это несколько раз в ходе наших перезвонов до интервью.

В конце концов в субботу вечером мы поймали друг друга и он сказал, что хочет дать мне свой домашний номер для завтрашнего интервью.

Затем весомо произнес: «А теперь пообещай мне, что ни-ког-да никому не передашь этот номер». Тон слегка насмехающийся, как будто это сказал Вонка, знающий, что к тебе уже давно подобрался Слагворт, но он полностью серьезен. Работа Воллманна за долгие годы навлекла на него кучу угроз, и, несмотря на то, что ФБР, после многолетних расследований, окончательно и категорично заключило, что он не Унабомбер, писатель иногда забирает почту и обнаруживает конверты, которые не просто запечатаны, но запечатаны заново. В невскрытой упаковке книг ему также случалось обнаруживать, что все корешки вспороты и обысканы.

Он на многое пошел, чтобы изолировать свою работу от домашней жизни, чтобы его семья не испытывала никаких неприятностей.

Все это он оставляет в студии.

Я удаляю номер сразу после разговора.

«Приношение Фортуне» должно было стать последним пунктом контракта на три книги с издательством «Викинг», который выглядел так:

1. Книга первая. «Углеродные идеологии», нон-фикшн об изменении климата.
2. Книга вторая. «Счастливая звезда» (опубликован в 2020 году), современный роман, сюжет которого разворачивается в районе Тендерлойн в Сакраменто.
3. Книга третья. «Приношение Фортуне», роман про ЦРУ эпохального масштаба.

Но все сразу стало разворачиваться не по плану: рукопись первой книги, «Углеродные идеологии», оказалась объемом в 2000 страниц.

Когда представляешь, как Сьюзан Голомб получает рукописи, в голову приходит сверток от мясника, в оберточной бумаге и обвязанный веревкой, что тяжело опускается на пол у ее двери дважды в год, но Голомб говорит, что процесс получения его рукописей куда сложнее, так что теперь она делегирует это своим ассистентам, которые гораздо лучше справляются с навигацией по переходам Воллманна от дискет к CD-дискам и USB-накопителям, передаваемым по почте. «Слишком объемные, чтобы пересылать по сети». (Не то, чтобы Воллманн вообще мог их переслать, учитывая, что он никогда не использовал интернет, но иногда метания в последние минуты работы подталкивали его написать письмо с электронной почты жены.)

Вся сложность, иными словами, состоит в том, что Голомб никогда не знает, сколько пройдет времени, пока ей удастся увидеть документ у себя на экране и начать скроллить вниз.

И еще ниже.

Представьте, что «Викинг» попросили вас помочь с редактурой. Кто-то подсовывает вам папку и говорит: «Это нужно сделать на тридцать процентов короче», — и вы начинаете листать, вы еще не прочитали книгу, но замечаете довольно большое количество пустого пространства: выдержки из газет, руководств, вывесок. Островки текста, отделенные пустотой. Тут можно что-то подтянуть. Или вовсе вырезать! Плюс фотографии (зачастую иллюстрирующие вещи, описанные на многочисленных страницах повсеместно болтливой прозы). И если убираете фотографии, то и таблицы тоже сократите: эти прямоугольники на сером фоне, занимающие целые страницы, не только приковывающие взор, но и расширяющие его, расползаясь номерами, формулами, странными научными сведениями, с помощью которых, заранее объяснив свои расчеты, Воллманн хочет убедиться, что читатель может обратиться к этим данным и самостоятельно проверить все вычисления.

«Передвинь это, урежь то, укороти вот там» — видите, как книга ужимается до чего-то более коммерчески удобного, что-то вроде «практичных» уступок для большей экономии, на которые автора можно подтолкнуть, напомнив, что для них, равно как и для издательства, любой сэкономленный доллар — это заработанный доллар.

Но Воллманн сказал нет. Так же, как и в 2000-м с «Королевской семьей», первым контрактом, который он заполучил через Голомб, согласившись урезать свой гонорар на 30% в обмен на то, чтобы текст оставили в первозданном тысячестраничном виде.

Любезно но твердо он объяснил издательству «Викинг», что из-за этого готов уйти. И пристроить книгу куда-то еще.

В «Викинге» сдались. «Углеродные идеологии» вышли в двух томах, примерно по 600 страниц каждый, в промежутке между апрелем и июнем 2018-го. Фанаты сразу бросились покупать свои экземпляры, критики отмечали художественный слог, научную проницательность и настойчиво пугающий вердикт по поводу окружающей среды (с по-разному сформулированными оговорками на счет того, что в New York Times назвали «необузданным» объемом).

Редактор Пол Словак, говоря о книге семь лет спустя, настаивает на том, что «если бы только Билл согласился вырезать некоторое количество страниц, … мы бы могли уместить [“Углеродные идеологии”] в один том, и это было бы куда более внушительной презентацией».

Помимо изначальных трудностей с продажами двухтомника (необходимость увлечь читателей одной и той же пугающей темой дважды за год, каждый раз беря с них за это по 40$), «Углеродные идеологии» были совершенно уникальным случаем: разбитый на два тома, материал из первой книги частично дублировался во второй. Что само по себе преступное расточительство и дважды сомнительное решение для книги об апокалипсических последствиях загрязнения.

Быстрый и обстоятельный по своей натуре, спустя годы, рассказывая об отличиях и трудностях в работе над конкретным проектом, Словак абсолютно не звучит в разговоре так, будто его что-то беспокоит. Что в целом соответствует его репутации. По словам Тома Бойла, еще одного давнего его клиента, он «нежен, но беспощаден». Никогда не указывает, иногда предлагает, может о чем-то попросить.

Отношения Бойла со Словаком существовали на таких же условиях, что и с Воллманном: ему никогда не требовалась обратная связь, разве что в крайних случаях, а когда он запрашивал ее, то хотел от Словака в своем роде «резонанса», а не предписаний. И Словак хорош в этом: читает книгу, формирует мнения, а затем складывает их стопочкой внутри себя (он очень высокий) и только тогда, когда это кажется уместным, жизненно важным или просто необходимым кому-то, он запрокидывает голову и выдает, как конфетку Pez из диспенсера, свое рациональное видение.

«Этого хочет каждый автор», — сказал Бойл. «Я говорил ему “Так, Пол, вот новая книга. Хочу, чтобы ты позвонил мне, когда закончишь, но мне нужна только похвала. Потом выжди пару дней. И перезвони мне по поводу всех спорных моментов”». В разговоре проскальзывает слово «неэгоистичный». «И это идеально», — продолжает он — «потому что у меня огромное эго, а написанные мной книги — то, над чем я работал, слово за словом, иногда годами».

Он шутит по поводу огромного эго, но в шутке есть доля правды: после стольких лет вместе и такого успеха уверенность растет. Как и вера. И комфорт.

И кажется естественным, что возникнет недоумение и даже некоторое возмущение, когда, спустя много десятилетий и книг, автор передает последнюю рукопись и видит такое количество предложенных правок.

Предательство заключалось бы не в осуждающей манере, присущей правкам (любой человек, оставляющий вдумчивые комментарии к вашим текстам, скорее всего, не большой фанат вынесения резких суждений), но в скрытом намеке на то, что, по прошествии лет, они ожидали от вас чего-то другого.

Воллманн, напротив, всегда хотел обратной связи.

И Словак ее предоставлял.

Тем не менее, он признает: Воллманн мог быть «очень упрямым по поводу вырезания фрагментов. Очень упрямым».

Другой способ посмотреть на разлад между Воллманном и издательством состоит в том, чтобы назвать его причиной не книгу, а отношения. Спустя четыре года после того, как в «Викинге» идут на огромные уступки в отношении «Углеродных идеологий», разбивая то, что должно быть единым, довольно трудным и затратным томом, на два довольно трудных и затратных тома, Воллманн приходит с романом, который — по всем законам книгопечатания и маркетинга — придется разделить на три тома, если не на все четыре.
Сначала он делает из контракта на три книги контракт на четыре; теперь он просит о семи?
Даже если не требует за это больше денег, затраты все равно значительно возрастают; а что насчет продвижения? Разве Times станут печатать рецензии на каждый том?
С этой точки зрения просьбы Воллманна кажутся нерациональными.

Однако.

Мнение о том, что Воллманн нерационален и так дальше продолжаться не может, замутнено тем, что люди всегда говорили, что он неразумен, по тем же самым поводам, и так целых тридцать лет, и все равно с этим мирились.

Дэн Халперн все время слушал подобное и даже сам был человеком, который это говорил. Сейчас он является главным редактором в Knopf: большая шишка с соответствующей прической, высокая белая кудрявая шевелюра и пятичасовая щетина начиная уже с завтрака. Он поэт. И гурман. Добродушный. Приятный голос. В прошлой жизни в качестве основателя и издателя Ecco Press Халперн работал с Воллманном над четырьмя нехудожественными книгами. Я спросил о том, как они подходили к редактуре, учитывая, что каждая из этих книг — клубок из прямых репортажей Воллманна и характерных для него обширных исследований; мне было интересно, приходилось ли над ними работать больше, чем над художкой, и сидели ли они с красными ручками за столом над кипами рукописных страниц…

«Мы никогда не сидели за столом, разве что когда обедали или выпивали».

Их познакомили, когда Халперн увидел, что McSweeney’s опубликовали, в семи томах, без сокращений, «Поднимаясь вверх и поднимаясь вниз» Воллманна; он позвонил Голомб и спросил, есть ли какой-то способ сделать дайджест всех этих томов в одной книге? На 300, 400 страниц?

В конце концов они сошлись на 700, в мягкой обложке: элегантный черный том с хорошим количеством изображений, которые остались нетронутыми.

Халперн испытывал некоторые трудности в редактировании нон-фикшна Воллманна: не из-за размера рукописи или качества работы, но из-за личной симпатии к рабочей этике автора. «Он делал то, чего другой бы никогда не сделал. Помню, как однажды он пытался вытащить меня прокатиться с ним на поездах вместе с бездомными. И я сказал ему: “Это же статья, если тебя поймают” — не говоря уже про физические неудобства».

Когда дело дошло до редактуры, Халперн обнаружил блестящего и весьма общительного автора, который, к тому же «пишет длинно», как выразился Словак, и не желает ничего сокращать. Другой вопрос возникал по поводу выбора темы: тема была туманной («Целуя маску», книга о японском театре но), слишком мрачной («Бедные люди», в которой Воллманн путешествует по миру и берет интервью у людей за чертой бедности, спрашивая у них о причине их тягот) или слишком нишевой («Поезд куда угодно», самопровозглашенно бесцельный рассказ об опыте запрыгивания в поезда).

Если спорные моменты остаются неизменными в 2020-х, какими и были как минимум с 2000-х, так почему их больше нельзя обсуждать? Что поменялось?

По словам обеих сторон: издательское дело.

Это единственный момент, когда Словак звучит так, будто устал. «Теперь сложнее, потому что цены на производство выросли, все стало куда дороже…» Он отходит от темы, словно мы и так уже слышали это объяснение раньше, словно его не только утомительно повторять, но оно еще и направляет по ложному следу.

Словак был вице-президентом и главным редактором в «Викинге», одним из руководителей, попавших в 2023-м году под сокращение сотрудников Penguin Random House в возрасте 60 лет и старше, проработавших в компании пятнадцать и более лет, по его словам это было «в своем роде неизбежно». Без обид. Время пришло и условия были справедливыми. Хотя он до сих пор в деле, так как написал историю издательского дома к его столетнему юбилею. В данный момент она находится на редактуре.

Никакой обиды в голосе, но это явно что-то личное:

Я имею в виду то, что случилось после пандемии: в бизнесе исчезла личная коммуникация. Кое-что вернулось, но в Penguin Random House [ими по факту] было сказано: «Если хотите до конца жизни работать из дома, то это можно устроить». И с тех пор все собрания, абсолютно каждая встреча, стали виртуальными. Меня это невероятно утомило.

Раньше, когда всех вызывали на совещание, в офисе было человек двадцать; теперь, после ковида, скорее «где-то около пяти».

Это часто встречается среди тех, кто проработал в индустрии четверть века и более, но редко сформулировано так просто; есть некое зашифрованное недовольство тем, что читатели излишне чувствительны или придирчивы, жалобы на толерантность к риску ниже-чем-когда-либо и почтение к практическому результату выше-чем-когда-либо — но под более коммерчески-настроенными и социально-недовольными аргументами, кажется, кроется ощущение, что печать просто стала расслабленнее. Легкой. Виртуальной.

Том Бойл подтверждает мои слова об этом впечатлении, когда я спрашиваю его о последних визитах в «Викинг», где он некогда был регулярным посетителем офиса Словака со всеми его постерами и фотографиями, уходящими и приходящими коллегами, случайными встречами; теперь он сожалеет о том, как бизнес «перешел в эту бесчеловечную плоскость. Все [это] достойно сожаления. Я выбираю хранить в памяти те славные дни, когда все было очеловеченным», и на рабочем месте была болтовня, социализация, «суета. Постоянная суета».

Сомейя Бендимерад Робертс — литературный агент HG Literary и вице-президент Ассоциации Американских Литературных Агентов (ААЛА) — она также начала составлять свой клиентский список работая на Сьюзан Голомб в качестве директора по иностранным правам, где она периодически «давала кому-то по рукам» за Воллманна, посылая уведомления о штрафах иностранным издателям, нарушившим один из многочисленных запретов договора, вроде неправильного написания его имени. («Две Л. Две Н».) Робертс работала с Воллманном и Голомб в начале и середине 2010-х и видела, как огромное количество культурных/корпоративных/технологических перемен вступают в силу.

Так что у нее неоднократно имела место эта беседа, как с младшими, так и со старшими поколениями, и она особенно старалась услышать обе стороны, потому что застала конец того, Как Было Раньше (босс на ее первой работе все еще курил прямо в офисе). Робертс присоединилась к агентству Голомб, когда «Огнеметы» (2013) Рэйчел Кушнер готовилась к публикации и у всех в волосах еще мелькали конфетти после «Свободы» (2010) Джонатана Франзена (автора, дважды подряд попавшего в список Книжного Клуба Опры; романиста с обложки журнала Times).

«Я слышу эти жалобы», — говорит она об оплакивающих некогда процветающий издательский мир Нью-Йорка, — «но мы часто говорим еще об одной вещи», в качестве противовеса, «и это доступность Нью-Йорка».

Точнее, полное ее отсутствие; вечная издательская ирония в том, что дело, основанное на постоянном труде и умеренно оплачиваемое, сконцентрировано в одном из самых дорогих городов планеты. Робертс сама вкалывала по семь дней в неделю, переехав в Нью-Йорк ради места в издательстве — и это с учетом опыта работы на западном побережье.

«Нью-йоркоцентричная индустрия проблематична для мира возможностей». Переход на виртуальный формат в некоторой степени является способом «открыть дверь множеству талантов, у которых иначе никогда бы не появилось возможности», — сказала она.

«Удаленная работа утомляет».

Отчетливо и настойчиво. Трудно объяснить, почему пять часов звонков по Zoom — такое, казалось бы, жалкое событие по сравнению с перебежками между реальными конференц-залами, так пересушивает глотку, но, возможно, это благодаря тому, что удаленная доступность, будь вся наша работа в ноутбуке или смартфоне, медленно перерастает в постоянную доступность. «Такую вдумчивую [уединенную] работу по редактуре и вычитке найти куда труднее», — сказала она, и есть что-то удручающее в том, «чтобы не быть в одной комнате со всеми [коллегами], беседуя лицом к лицу более продуктивным образом. Встреч и электронных писем стало больше — иногда нужно просто выкроить время на чтение или диалог с кем-то, или редакционное письмо. Но время теперь найти весьма затруднительно».

Один выдающийся фанат Воллманна («Я читаю все, что пишет этот ублюдок», — сказал он мне в прошлом году в Zoom-интервью о Майкле Сильверблатте) — романист Джуно Диас, который в последние пару лет регулярно публиковал эссе о литературном мастерстве и занимался чтением новостной рассылки Substack — StoryWorlds. В ответном электронном письме Диас объясняет, что «писатель с настолько невероятно многообразными талантами, как у Воллманна, всегда будет сталкиваться с трудностями в издательском бизнесе. Особенно в нынешней итерации последнего, которая с каждым годом подразумевает все больше бизнеса и все меньше книг».

Словак, в некотором смысле принимая аргумент Воллманна о том, что его романы не приносят денег, напоминает, что «Умирающая трава» (2015), исторический роман на тысячу триста страниц о войне американцев с индейцами, получил одни из лучших отзывов за всю его карьеру. Несмотря на то, что роман вышел в твердом переплете и стоил 55$, было продано 5 000 копий (ни слова о том, сколько было продано книг в мягкой обложке, на которой нет живого места от блербов вроде «Чтение, запоминающееся на всю жизнь»). Но и 5 000 по его предположениям неплохо. В особенности когда критика принимает его так единодушно и восторженно.

Однако блербы не равно деньги, так что никаких гарантий.

«Хреново для Воллманна», — сказал Диас, — «и для всех, кому небезразлична литература».

Если Голомб звучит довольно непринужденно, говоря о ситуации с «Приношением Фортуне», то стоит отметить: она видела Воллманна и не в таком раздрае до этого.

Они познакомились в середине 90-х, когда Воллманн жил в Нью-Йорке. Его девушка (а теперь жена) училась в медицинской школе. А сам он общался с Джонатаном Франзеном.

Франзен был дружелюбным и замкнутым, модным интеллектуалом — он читал Semiotext(e) и подобные журналы — с не-таким-уж-модным стилем жизни. Он был молод и описывал свой брак как алхимический. Ему, казалось, и вовсе неудобно в Нью-Йорке. В начале 80-х он сходил в какой-то кубинский ресторан и съел суп, в котором плавал осколок; следующую пару часов, ожидая очереди к дежурному врачу, Джонатан пялился на женщину на каталке прямо напротив него: «розоватая жидкость» вытекала из дырки в животе, которая походила на отверстие от пули .22 калибра.

Когда Франзен впервые встретился с Воллманном в начале 90-х, у первого было два написанных романа и брак, который, как походя заметил Билл, не выглядел многообещающим. Карьера, казалось, не двигалась с места, и это имеет какую-то значимость только в ретроспективе, если вы уже в курсе, что после этого он напишет два шедевра подряд, с интервалом примерно в десять лет, после второго романа в 1992-м; но на тот момент была лишь фрустрация и депрессия. Его эссе из 90-х, объединенные в сборник «Как быть одному», хорошо это отражают. Даже репортерствуя-обо-всем Франзен пишет о сотрудниках почтовых отделений и государственных заключенных, чья униформа сильно отличается; последнее эссе включает манифест о состоянии американской литературы, блестящий и проницательный, хоть и страдальческий от начала до конца.

На резком контрасте с трудностями в его собственной творческой жизни был Билл Воллманн, его «единственный друг-писатель мужского пола», который «вел наименее алхимическую жизнь из возможных: наблюдал, как умирают люди, сам едва избегал смерти, общался с проститутками всех национальностей. Он постоянно предлагал, своим ровным голосом, чтобы я занялся журналистикой или поехал в какую-нибудь горячую точку. И в этом я постарался последовать его примеру».

К этому моменту у Воллманна имелась репутация среди самых крутых литераторов — он был Пинчоном поколения X, гонзо-автором, рискующим жизнью ради работы: изолировал себя в «арктической глуши» ради исследования для «Ледяной рубашки», или терпел, когда его удерживали несколько молодых парней и тушили об него сигареты (этот фрагмент он включил в «Отцы и вороны»). Это были большие амбициозные романы, которые ценили больше, чем читали. Но Воллманн знал, кто он такой и чем занимается.

В то время ради денег он попытался обрести фундамент в качестве журналиста, успешнее всего в журнале SPIN, основатель которого, Боб Гуччоне-мл., вспоминает его как «лучшего писателя из всех, что журналу доводилось публиковать».

К тому же, самого многословного.

Гуччоне выдавал умеренной длины задания, Воллманн отправлялся на локацию, а две недели спустя отправлял обратно тяжелый коричневый конверт с 30 000 слов. «И все от руки», — добавляет Гуччоне. «Нам все приходилось перепечатывать. Как только объем достиг 80 000 слов, я сказал ему: “Даже читать это не буду”».

Гуччоне говорит: «Он единственный, в чьих отчетах оплата проституток была официальной статьей расходов».

Но журналистика в случае Воллманна всегда состояла на службе у двух вещей: оплаты счетов и исследований для книги, коих в работе всегда было три или четыре.

«После того, как мы заключили пакт об обмене будущими рукописями», — пишет Франзен в своем эссе об их дружбе, — «я получал толстенный конверт каждые девять месяцев, а мою собственную книгу так долго было ждать, что я вообще забыл отправить ее ему».

Частью того, что удержало Франзена на плаву, была его агент, Голомб.

Голомб представляла интересы Франзена еще до того, как вошла в бизнес сама. Она работала ассистентом в предыдущем агентстве, где они и познакомились, и, продав его первый роман — «27-й город» — Голомб позже будет иметь право на лавры нашедшего, удержавшего и поддержавшего один из величайших талантов поколения; «и [она] была вознаграждена за это», — написал Франзен в электронном письме, — «увольнением из издательства».

«Когда [Сьюзан] начала работать на себя, примерно в то время, когда [мой второй роман] “Сильное смещение” был готов к продаже, мне не пришлось даже шевелить мозгами, прежде чем записаться в ее клиенты».

На тот момент Голомб проживала свой, как она его описывает, период «Ист-Виллидж, Нижнего Ист-Сайда»: атмосфера книжной тусовочной жизни со светом фонарей и звоном бокалов мартини; громкие беседы в барах, живая музыка, парящие столешницы. Она говорит это для создания контраста со склейкой с настоящим, где она и Пол Словак живут в домах неподалеку друг от друга, на севере города, и встречаются для прогулок. Где Пол рано ушел на пенсию и больше не ходит на книжные тусовки, но заседает в нескольких правлениях и все еще остается в бизнесе. Много читает. Недавно в баре он сказал одному из своих друзей (коего он описывает как весьма успешного романиста), что хотел быть прочитать рукопись его новой книги. Друг выразил признательность и предложил заплатить, но Пол, смеясь, отказался.

Спросите ее, когда они со Словаком познакомились в профессиональном смысле, а не когда уже стали друзьями и начали ходить на концерты живой музыки с компанией, — переход размытый. Словно сквозь туман она вспоминает книжную вечеринку в честь Ричарда Хелла. Там была Патти Смит.

Середина 90-х. Примерно в то же время Воллманн работал над длинным эссе, которое потом станет «Поднимаясь вверх и поднимаясь вниз» — 3 352-страничной медитацией на тему жестокости, которую Голомб позже каким-то чудом продаст дважды: сначала как подарочный комплект без сокращений для McSweeney’s (семь томов в твердом переплете и алом чехле, 120$), а затем еще один раз, уже сокращенный вариант — Дэну Халперну.

McSweeney’s Internet Tendency записали и опубликовали короткий устный рассказ о производстве книги: в основном кафкианский портрет фактчекеров, в отдаленных углах университетских библиотек отслеживающих и перепроверяющих по четыре или шесть цитат на странице. В том же эпизоде Голомб рассказывает, как Воллманн хотел подписать с ней контракт при условии, что она продаст его «арестантское ядро на цепи», этот 4000-страничный грендельтекст из мира рукописей, со всеми фотографиями и примечаниями…

Если Воллманн звучит сдержанным или надменным, предъявляя подобный ультиматум, необходимо отметить, что они к этому моменту уже хорошо знакомы. Это не выглядит так, будто он открывает двери в офис своей тростью, вплывая с каким-то предложением.

Но, само собой, он мог быть слегка резок по поводу сделки. Самостоятельно устроив такое множество продаж своих книг, Воллманн скептически относился к пользе литературного агента. В кулуарах он спрашивал Франзена о комиссии, которую тот заплатил Голомб за свой труд.

Стоило ли оно того, если можно все сделать самому? Франзен убедил его, что, помимо ума и цепкости (и тысячи качеств, которые повторяются у всех в ее окружении), профессия Голомб была основной для нее работой, и, да, она стоила тех денег.

Возможно, это убедило Воллманна, а, может, и нет. Даже после начала их сотрудничества и того, как Голомб продала тысячестраничную «Королевскую семью» в качестве первой из двух книг, Воллманн спрашивал других писателей, годы спустя, есть у них агент или нет, зачем он нужен, и что они чувствовуют по этому поводу.

Но эти книжные сделки занимают много времени, а время, потраченное на продажу книг — время, отнятое от их написания.

Так что он попросил встречи с Голомб и, во время вечеринки в апартаментах Пола Словака в 1996-м, Джонатан Франзен стоял рядом, пока Билл и Сьюзан пожимали друг другу руки.

Касательно острой и напряженной ситуации, вынуждающей его серьезно задуматься о представителе: издателем Воллманна в Великобритании (основным в последние десять лет) был Андре Дойч; престижный издательский дом последней половины столетия, выбирающий и открывающий широкой общественности звезд их поколения вроде Маргарет Этвуд и Филипа Рота, Deutsch постепенно угасал вместе с однофамильцем. В 2000-м году издательство было присоединено к Carleton Books, после чего и вовсе прекратило свое существование — затягивая львиную долю каталога Воллманна в капкан вопросов: у каких лицензий истекал срок, стоило ли их продлить или отклонить, новый круг обсуждений…

«Тогда-то все и стало куда более затруднительно для Билла», — объяснила она, — «на какой-то момент у нас было три издателя одновременно: Grove, FSG [Farrar, Straus and Giroux] и «Викинг» — и он в каком-то смысле устраивал между ними соревнование. Он был сам себе отличный агент».

«Я думал, что предупредил Сьюзан о том, что Билл — крайне необычный и интересный человек», — вспоминает Франзен в электронном письме, «с особенным подходом к женщинам», таким, который — согласно выдержкам из интервью — проявляется, частично, в том, что он говорит им, как они красивы. Можно услышать, как он делает подобные комплименты официантке во время интервью в ресторане для The Bat Segundo Show.
Из статьи для The New Republic 2014 года: «Ранее тем же днем, за ланчем, Воллманн сказал официантке, что у него есть к ней вопрос: “Как вы стали настолько чертовски красивой?”»

Или, еще более явно, в профиле Воллманна, написанном Мэдисоном Смарттом Бэллом для New York Times Magazine (в 1996 году), где он следил, как Воллманн говорит барменше, что она красива, и просит разрешения нарисовать ее. Барменша соглашается.
«Воллманн доволен, — докладывает Бэлл, — шансом опробовать новый механический карандаш, купленный тем же вечером».

Автор что-то выводит, заканчивает, показывает ей — она в восторге! Наливает ему и всем друзьям напитки за счет заведения. Воллманн спрашивает ее, что бы пила она сама, если бы могла к ним присоединиться, и когда она выбирает коньяк Реми Мартен, то заказывает его себе.

Тема «странности» всплывает не раз, но впечатление вскоре улетучивается. Я в некоторой степени заметил гендерное разделение в отношении людей, которые знают Воллманна лично, когда проводил интервью для этой статьи и читал огромные стенограммы других, и именно мужчины утверждали, что он умен, упрям, странен и амбициозен; а все женщины говорили, что он добрый.

Что касается рассказов из первых уст, Воллманн не рисовал и не говорил ничего неподобающего на встрече с Голомб. «Я только помню, что Воллманн написал мне позже, — сказала она, — с вопросом, возьмусь ли я за него».

Это был ее восьмой год под знаменем Susan Golomb Literary Agency, и спустя четыре года на борт взошел Франзен со своим вторым романом «Сильное смещение». Это было несложно: только она, несколько клиентов, «один стажер или, может, временный ассистент». Время разбираться с чем-то вроде ситуации Воллманна наступило двумя годами позже, в 1998-м или 1999-м. Первой ею проданной книгой Воллманна стала «Королевская семья», которую она описывает как нормальную продажу. «Длинная книга, но продажа нормальная».

У Воллманна уже долго такого не было.

Майкл Сильверблатт, ведущий программы Bookworm на радиостанции KCRW, брал у Уильяма Воллманна интервью девять раз с 1991-го, когда тот ездил в тур с «Ледяной рубашкой». Это были теплые беседы, близкие, постоянно отходящие от темы, интеллектуальные и с годами все более шутливые.

Летом 2024-го я оставил Воллманну сообщение на голосовой почте о том, что мне поручили написать «посвящение» Сильверблатту, который недавно вышел на пенсию. И спрашивал, может ли он сделать какое-то высказывание о последнем.

Воллманн перезвонил одним дождливым вечером: «Привет», — бодрый и жизнерадостный, — «это Билл Воллманн».

Я спросил, есть ли у него на уме какая-нибудь цитата для посвящения.
«Оконечно!»

Я поставил руки на клавиатуру. «Диктуй».

Так вот: последний контракт с «Викингом» был уже под вопросом, когда первую из трех книг пришлось разделить на два тома и выпускать по отдельности. Словак, редактор Воллманна, посчитал, что единый том был бы убедительнее; Голомб, его агент, полагала, что два тома нужно было хотя бы упаковать и продавать вместе.
Следующий конфликт случился, когда Воллманн принес вторую книгу (технически третью по контракту, который теперь включал четыре), «Счастливую звезду», которая на момент появления в почтовом ящике издательства все еще носила рабочее название «Лесбиянка».
Я спросил Голомб, сообщает ли она ему заранее или просто дает событиям идти своим чередом, если видит, что что-то не будет принято хорошо.

«Позволяю событиям идти своим чередом».

То, как устроен роман «Лесбиянка» — практически мысленный эксперимент: что бы произошло, если бы Иисус Христос был среди нас, в современной Америке, в обличии юной прекрасной пансексуальной ведьмочки в дешевом баре в Сакраменто?

Ответ Воллманна до странности убедителен. Все печальные и одинокие постоянные клиенты стали бы ее апостолами, борясь за ее любовь, но понимая, что она слишком велика для их жизней и решая, когда она исчезает, дабы исполнить свое предназначение, что максимальная близость, какой они когда-либо смогут достичь, состоит в любви и заботе друг о друге.

Воллманн считает это, возможно, самой мрачной из своих книг, но и одним из самых тонких своих трудов.

Ответ издательства был однозначным: «Заголовок надо поменять».

Воллманн был обеспокоен — но все еще помнил об уступках, на которые они пошли ради «Углеродных идеологий», как вся команда работала сверхурочно, как люди присоединялись к проекту из личного интереса, хотя он находился вне их профессиональных обязанностей. В послесловии романа он пишет о том, как сдался и поменял название.

Он принял это близко к сердцу, не по причине культурной чувствительности (хотя и Словак, и Голомб вспоминают 2019 год как пик дискурса о том, кто какие истории вправе рассказывать), но как вердикт, что именно ему как автору было дозволено говорить. Он стоял на своем, утверждая, что название является не оскорбительным, а ироничным: оно описывает кого-то, кто не является лесбиянкой, кого-то, кто (как и практически все члены соответствующего сообщества) страдает из-за непопадания под хоть какие-то из стандартов общества. Ответ, кажется, подразумевал обвинение в куда более глубоком предубеждении — это было открытым осуждением не только его, но и самого романа.

Словак готов представить, что сопротивление издательства против названия было таким, как Воллманн и описывает: и личным, и политическим, и плохо поданным — но он предъявляет куда более прозаичный аргумент, который Воллманн, в своих интервью и послесловии обходит стороной: «"Лесбиянка" — просто-напросто слабое название. А нам хотелось какой-то поэтичности, метафоры».

Когда Воллманн уступил и в «Викинге» попросили его предоставить альтернативные варианты, он прислал четыре. Одним из них был «Лучше жизни». Но из всех четырех он выделил «Счастливую звезду».

Когда две книги из трех по контракту были сданы, у обеих сторон появился повод думать, что их добротой воспользовались.

Голос Джейсона Джеффриса на подкасте звучит так, будто он сидит где-то в позе лотоса на коврике, с заправленными за уши волосами. У него есть целая карта вопросов для всех проводимых им интервью для подкаста Bookin’, но он рад отклониться от курса: хорошая стратегия в случае с Воллманном.

«Думаю, он жалеет о том, что поменял название [“Лесбиянки”], наверняка жалеет», — сказал Джеффрис в диалоге о его десятилетней дружбе с Воллманном. «Думаю, он решил пойти на такое, потому что это единственная уступка, на которую он пошел с "Викингом". Но зная то, что я знаю о нем, и как были изданы все остальные его книги, не мог представить, что он когда-то согласится поменять название».

Когда в последний раз Джеффрис брал у Воллманна интервью для своего подкаста Bookin’ в 2023-м, оно было телефонным. У Воллманна имелись трудности. Прошел всего год после того, как умерла Лиза, и он какое-то время никуда не ездил. У него была книга, требующая продвижения, что обычно влекло за собой поездки и чтения, но эта как будто даже не стоила того.

Последнее издание, сторонний проект помимо тех книг, которые он писал для «Викинга», обернулось отдельным скандалом. Двухтомная антология, «Тени любви, тени одиночества» (в одном томе собраны его фотографии, а в другом — картины) была совместным трудом двух небольших издательств. Они приняли оплату от читателей еще в 2020-м, но книги прислали покупателям только два года спустя.

Когда Ротхаккер вышел на связь (в качестве покупателя, а не ассистента Воллманна), дабы спросить, почему так долго, ему сказали — как и нескольким другим покупателям — что рассылка задерживается по причине смерти Лизы Воллманн. Автор, по их заверениям, находился в трауре и медленно выполнял свою часть договора.

Ни один из издателей не согласился дать интервью, но если спросить Воллманна о том, что случилось, он обвинит во всем «некомпетентность». Это по странности сильное для Воллманна заявление произнесено обычным мелодичным, приветливым ровным тоном. В некоторых подкастах он называет «отвратительными» замечания издателей о парализующей автора скорби по Лизе — это лишь способ сложить с себя ответственность за задержки. К тому же, эй, откройте книгу на страницах X, Y и Z и вы заметите, что фото «неприемлемо темные» или «размытые», и, кроме того, у него есть несколько отборных словечек для названия издательского процесса редактирования, и одно из них — «кошмар», ибо раз за разом Воллманн, находя ошибки в тексте, отправлял его назад с исправлениями, и, получив новый макет, обнаруживал, что, окей, допустим, те ошибки были исправлены, но зато теперь по всему тексту разбросаны новые, так в чем тогда смысл?

На агрегаторах отзывов вроде Goodreads и Amazon оценки читателей обоих томов колеблются между четырьмя и пятью звездами.

Воллманн допускает, в статье для Harper’s, что его эмоции в 2023-м были не на привычном для него уровне.

В каждом из этих интервью, как только он заканчивает свое Извинение перед Читателем, Воллманн наслаждается возможностью поговорить о фотографии. Но шанс представляется нечасто.

За исключением одного конкретного случая, жуткого, во время интервью NPR в июле 2014-го года: он был в студии на программе «Всё учтено» с продвижением своего сборника «Последние рассказы и другие истории», как вдруг его интервьюер начинает стягивать все внимание к одному конкретному фрагменту под названием «Когда нам было семнадцать», в котором описана борьба вдовца с раком, и спрашивает: «Были ли вы больны в тот момент? Вы вообще когда-нибудь болели?» Крайне странный прямой вопрос.
Но ответ Воллманна безупречен.

ВОЛЛМАНН: [В] последние годы, когда я работал с разными химикатами [на проявке], иногда у меня болел живот. Так что я подумал: «Ну, если бы у меня был рак желудка, то ощущалось бы, наверное, так же [как эта боль], только хуже. Надо прямо сейчас сделать несколько заметок об этой боли» — и именно так я и поступил.

ИНТЕРВЬЮЕР: Но вы сами никогда не болели… Это [изображение рака] не из личного опыта, а просто [выдумано].

ВОЛЛМАНН: Это все, что было.

Рак Воллманна находился в стадии ремиссии в 2019-м, когда автор выбрался в Роли, штат Северная Каролина, чтобы пообщаться с Джейсоном Джеффрисом в рамках интервью о «Углеродных идеологиях» для подкаста Bookin’.

Джейсон познакомился с Воллманном как организатор местной книжной ярмарки, куда позвал Воллманна в качестве гостя, дабы обсудить «Последние рассказы и другие истории». Они держали связь и, за последние пару лет, стали друзьями. В 2019-м, помимо организатора и интервьюера, он стал для Воллманна еще и гидом.

Воллманн выглядел иначе. Похудевший и, может, более задумчивый, ерзающий на пассажирском сидении и мучающийся отрыжкой от кислотного рефлюкса, за что всю дорогу извинялся. Он не мог есть ничего жирного или жареного, «возможно, и вовсе перешел на вегетарианскую диету», и выразил сожаление, не приняв приглашение на барбекю.

Лиза была еще жива, но Билл уже испытывал сильное беспокойство на ее счет.

Когда она умерла, некоторые из круга Воллманна не знали об этом или не думали, что он настолько убит горем, как было на самом деле, учитывая издание «Теней любви, теней одиночества» и слухов о том, что «Приношение Фортуне» прокладывает себе путь в издательстве «Викинг».

Но, как утверждает Джеффрис, работа над этими книгами была уже закончена и Воллманн «в самом деле пребывал в трауре».

«Публикация “Приношения Фортуне” была мелочью по сравнению со всем, через что ему пришлось пройти».

«Какое-то время он никуда не ездил». Джеффри подчеркивает это так, будто не путешествующий Воллманн — больной Воллманн. «Но теперь снова в разъездах», — говорит он, вспоминая про поездку Воллманна в Украину весной 2024-го, «но [в 2023-м] он даже в офис не ездил. И если я хотел ему позвонить, то звонил домой».

«Потом его сбила машина».

Воллманн коснулся этой темы, появившись на TrueAnon, постоянно извиняясь перед ведущими за насморк («Это все из-за опиоидов», — объяснял он за виски).

«Он увидел, как кто-то вламывается в его офис через крышу и попытался перебежать оживленную улицу [чтобы помешать]», — сказал Джеффрис. «Потом его сбила машина и он пробил собой лобовое стекло».

А телефонные звонки? Спросил я. Что это были за беседы, когда ты дозванивался к нему домой? О чем он говорил?

Джеффрис помолчал. И затем произнес: «О том, как его сбила машина».

В последних интервью, когда его спрашивали, над чем он работает, Воллманн упоминал только какой-то нон-фикшн. Литературные труды по сравнению Мелвилла и Лавкрафта. Статья об Айн Рэнд. Хотя обычно он говорил о паре романов, коротких рассказах, статье, арт-издании или фото-проекте…

Если вы следили за его карьерой какое-то время, то это звучит так, будто впервые за все время он стоит на месте, сфокусировавшись на единственной задаче.

В исследованиях для этой статьи, при прочтении его интервью и отчетов за последние десятилетия лишь одно кажется постоянным среди всех мест, текстов и книг — его дочь Лиза. То статичное, что служит якорем для марева Воллманна. На записях и в прозе, и в телефонных звонках он говорит о том, как она родилась и как, увидев студентов-медиков, тыкающих ее во все места, чтобы проверить рефлексы новорожденной, он еле сдерживался, чтобы их не задушить. Как странно было ощущать этот животный защитный рефлекс. В очерке двадцатилетней давности журналист посетил его дом, и там была Лиза, прыгала по диванам. В студию позвонил его друг, Кен Джонс, и услышал смех и шум и то, как Билл сказал: «О, это Лиза». В «Углеродных идеологиях» ей уже двенадцать, она пятится от одного из папиных друзей, который принес в дом облученные (совсем немного!) материалы. Позже, уже будучи подростком, она видит, как в досье ФБР поднимают шум из-за его шрамов от угревой сыпи, и говорит: «Мой бедный папа! Не покрыто твое лицо никакими оспинами».

Воллманн и его дочка пьют розовые молочные коктейли в Дубае, он зовет ее своей радостью.

Он показывает ей свои фото с переодеваниями в женщину для «Книги Долорес», ей нравится. Он рассказывает интервьюеру, как ничто не заставило его так повзрослеть, как родительские обязанности, и еще говорит другому, как счастлив, что его дочь растет, а они остаются все так же близки.

Что он вырвал сердце из груди, пытаясь помочь ей. Что эта антология его художественных работ должна была быть закончена в 2020-м и много бы значила для его дочери, если бы той довелось ее увидеть, но издатели опоздали на целых три года, так что теперь Лиза не увидит. И говорит еще одному, что вся красота мира ощущается как пузыри. Хрупкой.

Что он стареет и здоровье его подводит. Что выполнять задачи становится все труднее и труднее, но, эй, ему ведь теперь и не надо так много делать. Единственной причиной, по которой он так много работал, была Лиза. Чтобы защитить ее и позаботиться о ней. «Она в безопасности, как никогда прежде».

И о том эпизоде из 1996-го, с барменшей, которая в восторге от своего портрета. Билл улыбается и держит в руках новый механический карандаш, так рад, что кого-то порадовал.

Он спрашивает, не присоединится ли она к нему, но она не может.